Они напряглись, и я позволила себе коснуться руки Элис.

– Разве это не хорошо? Что он не хочет быть отцом на полставки? Но это не значит, что он планирует пройти через это в одиночку.

– Кажется, Оливия очень вас любит, – сказала Элис. – Вы тоже будете частью ее жизни?

– Мне бы очень этого хотелось, – ответила я. – Я тоже ее люблю. Могу представить, что вы думаете обо мне. То, что Голлуэй откопал на меня, – абсолютная правда. Я была арестована и отсидела в тюрьме. Но его расследование не отражает того, как упорно я работала над собой. Я чиста уже долгое время и ни за что не вернусь к той жизни. Не только ради дорогих мне людей, но и ради себя. Особенно ради себя.

Эбботы хранили молчание, и мне казалось, что с помощью одного лишь взгляда они обменялись тысячей мыслей.

– Этот диван раскладывается? – спросил Джеральд через мгновение, кивнув на диван.

В моей груди расцвела надежда.

– Есть только один способ выяснить.

Диван действительно раскладывался, и Джеральд спустился к машине, чтобы съездить за вещами для Оливии и Элис и остаться здесь до среды.

– Думаешь, Сойер не будет против? – поинтересовалась Элис. – Мы захватили его территорию…

– Он не будет возражать, – ответила я. – Потому что Оливия дома.

Элис посмотрела мне прямо в глаза.

– Думаю, вы должны знать, что наше пребывание здесь не означает, что мы откажемся от нашего ходатайства.

– Знаю, но я рада, что вы здесь.

От удивления она широко раскрыла глаза и слегка улыбнулась.

– Правда? А то я начала чувствовать себя злой ведьмой из сказки.

За обликом элегантной, ухоженной внешности я заметила боль. Она до сих пор оплакивала потерю своего ребенка.

– Мне очень жаль Молли, – сказала я.

От звука имени она расплакалась. Имя ребенка, которое она произносила миллионы раз в своей жизни, теперь покоилось в ее душе. И вызвало воспоминания, известные ей одной.

– Что мы делали не так? – прошептала она скорее себе, чем мне. – Мы давали ей все. Лучшая школа, возможности, и мы любили ее. Господи, как мы любили ее.