– Где мама?

– О, это моя мама. – Карла указала ложкой на маму. – Вон там мама.

– Ох, – добавила Оливия и посмотрела прям на меня. – Это моя мама.

За столом воцарилось молчание. Я почувствовала, как тепло разливается по всему телу, словно на меня внезапно упал солнечный луч, озаряя все вокруг золотом.

Мой взгляд перескочил на Сойера. Он издал короткий, недоверчивый смешок, но улыбка расплылась по его лицу.

– Что ты сказала, дорогая? – спросил он Оливию.

– Мама. – Оливия снова указала на меня маленьким пальчиком, перепачканным в шоколаде. – Дарлин – моя мама.

Она сказала это так, словно это был всем известный факт, и вернулась к поеданию своего торта, совершенно не замечая всеобщее удивление и поддразниваний, которые прокатились по столу.

Эбботы смотрели на меня с удивлением, и меня сковал страх: их огорчило то, что Молли не может разделить с нами счастье, что Оливия отдала ее статус кому-то другому. Мне.

– Я не говорила ей… В смысле, она никогда не называла меня так раньше.

Я затаила дыхание, пока они оба не рассмеялись, а Элис не прижала руку к своему сердцу.

– Все в порядке, – сказала она. – Немного больно, но в тоже время это кажется правильным. Это важно для тебя?

– Да, – кивнула я со слезами в глазах.

– Ох, Дар, – прервала торжественный момент моя сестра. – Мама. Ты готова к этому?

Джексон оказался менее деликатен. Он разразился громким смехом и захлопал в ладоши.

– Так держать, Ливви! Дай пять.

Он потянулся через стол, чтобы похвалить двухлетнюю девочку, но Генриетта отмахнулась от его руки.

– Тише ты. Это такой личный момент, ты не имеешь право прерывать.

Слово Генриетты было законом, и все вернулись к своими делам.

Джексон хихикнул и подмигнул мне, но мне смеяться совсем не хотелось. Я наклонилась поближе к Сойеру.