«Lithium. Адам Грегори Ларссон», – манили сказочные и ни черта не спасавшие пилюли, и, как и много лет до этого, он бросил их назад с привычным: «Бессмысленно». Он был не из тех людей, кто оставляет прошлое в прошлом, и далеко не столь наивен, чтобы заниматься самообманом. В тот вечер, когда его жена погибла, он позволил себе слабость быть собой – настоящим Адамом Ларссоном, а не тем человеком, которого Шарлотта безгранично любила. И если ее гибель – его вина, значит, ему с этим жить. Если же все это просто роковая случайность – он над этим не властен. Глупо обманывать себя и говорить, что все хорошо, если этим уже ничего не исправить. Он не Лиам и никогда не станет убеждать себя в обратном. Он примет правду, какой бы горькой она не была, но не сейчас. Только не в тот день, когда задуманное почти свершилось, а все планы воплотились в жизнь, и только идиот оглядывается назад, когда почти дошел до цели. Прошлой ночью все они совершили почти невозможное, излечив город от болезни без каких-либо побочных эффектов.

«Бессмысленно», – думал он, до хруста пластика и впивающихся в руку осколков сжимая пузырек. То, что не может быть вылечено – должно быть вытерпенно. И так же бессмысленно чинить то, что не сломано. Если цена его счастья – быть собой, Адам готов ее заплатить, притворяясь и играя. Вот только будет ли он по-настоящему счастлив, когда он – не он. Будет ли прожитая жизнь реальной, а не вымышленной, прожитой кем-то другим, а не им? Будет ли радость радостью, а грусть – грустью? Прими он хоть одну таблетку, и Адам бы знал это. Возможно. Наверное. А смог бы он жить с этим дальше, уже другой вопрос.

«Lithium. Адам Грегори Ларссон», – пройденный этап, нет смысла к нему возвращаться. Его ждет долгий путь, выложенный благими намерениями, скрывающий его истинные. Только вперед и ближе к цели, чего бы ему это не стоило. И дождавшись, наконец, когда мигрень отступила, Адам захлопнул ящик, спрятав назад в него всех своих чертей.

***

Вокруг опять была мутно-туманная пустота и жуткий холод. Прислушавшись, можно было различить, как где-то вдалеке шумел прибой, и ветер, осторожно огибая препятствие, пробегал по коже, приподнимал волосы и щекотал ими обнаженную кожу спины.

– Если ты скажешь ему, я тебя убью, – едва различимый шепот над ухом. Шепот, больше напоминавший шорох обсидианового песка, пересыпавшегося под ногами обкатанным прибоем черным стеклом. – Я тебя убью, слышишь? – ядовитый червь заползал ей в голову через ухо вместе с его словами.

– Слышу, – на коротком и резком вдохе, обжегшим горло мышьяковой пылью, шепнула девушка.