– Ребекка… – голос её отца кажется надломленным, и я понимаю, потому что последнее, чего желаю – чтобы моя дочь или сын сказали мне то же самое. Только сейчас осознаю, что нет ничего хуже, когда собственный ребёнок не стремиться общаться с тобой. – Я желаю тебе лучшего.

Ох, мать вашу, наверно, стоит позвонить своим. Данная ситуация учит меня в первую очередь этому.

– Желать лучшего – это значит принимать своего ребёнка и его желания. Мне двадцать пять, и ты не хочешь это принять, значит, лучше свести общение к минимуму.

С этими словами, она нажимает отбой и уже не сдерживается. Я слушаю душераздирающие рыдания, с которыми Ребекка уходит в ванную комнаты и там же закрывается. Весь мой самоконтроль держится на тонкой ниточке, и сейчас она рвётся, поэтому стискиваю зубы так, что болит челюсть, ведь я сдерживаю порыв набрать номер её отца и поговорить с ним сам. Перед глазами нет никаких рамок, когда вижу, что она расстроена. И даже если человеком, который стал причиной слёз стал её отец, я не поступлюсь.

Но не сейчас. Плевать на него, намного важнее, чтобы Ребекка успокоилась.

Я останавливаюсь у двери, приложив голову к стене и стучу.

– Пустишь меня?

– Дверь открыта, Джейк, – осевшим от рыданий голосом, уведомляет Ребекка.

– Если ты хочешь побыть одна, я не буду заходить, даже если она открыта и даже если очень сильно захочу в туалет.

Слушаю всхлип, который она подавляет.

– Ты хочешь, чтобы я зашёл или нет?

Ребекка берёт минутную паузу. Это одно из самых сложных решений для неё: дать слабину передо мной. И порой начинаю винить себя. Только сейчас понимаю, что мог пойти иным путём, попытаться сделать так, чтобы именно со мной она могла дать эту самую слабину и стать беззащитной. Сейчас всеми силами стараюсь наверстать упущенное или быть тем, кем мог стать изначально. Не всегда получается, потому что периодически ступаю на ту же дорожку и вновь гну своё. Сложно перестроить себя и привычки, но стараюсь не только ради неё, а ради нас. Только со временем приходит понимание: чтобы сохранить, нужно потрудиться, где-то отказать и перебороть самого себя.

Наконец-то слышу слабое:

– Хочу…

Но ещё приятней то, что это не работает лишь с моей стороны, Ребекка тоже пытается. Кажется, у нас что-то получается.

Открываю дверь и обнаруживаю её у ванны, к которой она прижимается спиной, подогнув колени к груди и взгрузив на них подбородок. Она кажется маленькой запуганной девочкой, которой не хватает отцовской любви, и я понимаю, что в какой-то степени могу заменить его. Ужасно, что я должен делать это при живом настоящем.