– Сломай меня. – Она смотрела на меня так, будто была не вполне цела и ей было все равно. – А потом собери снова, неправильную, надтреснутую, хаотичную, как эта гроза.

Мой рот впечатался в мягкие губы, мое тело прижало ее к краю бассейна. Волны позади нее заглушали ее стоны. Я сорвал с нее трусики. Они упали на фарфоровую плитку.

Ее обнаженное тело задрожало и прижалось ко мне.

– Прекрасно, – сказал я, зная, что она не поймет комплимент.

– Я знаю. – Она запрокинула голову и уставилась на луну. – Люблю беззвездное небо.

– Я не говорю о гребаном небе. Я говорю о тебе.

Если она и услышала меня, она не показала этого. Просто подставила мне свою шею, сосредоточившись на небе. Мои зубы задели ее кожу, язык прошелся по мурашкам.

– Скажи мне что-нибудь, Эмери.

– Редаманс.

– Что это значит?

– Любить взаимно. Любовь, возвращенная в полном объеме. – Она закусила нижнюю губу и отвернулась.

Я знаю, что ты такое, и это не гроза и не облака. Я поднял ее, закинул ее ноги себе на талию и разместил свой член у входа.

– Я выкину последнего засранца из твоей жизни. И я уничтожу всех остальных засранцев для тебя. Потому что с этим ничто не сравнится.

Ее ногти впились мне в плечи, она рассмеялась. Черт подери, рассмеялась.

– Ты. Ты последний засранец внутри меня. Твою мать.

– Хорошо.

Я погрузился в нее, ошеломленный тем, как по-другому она ощущается.

Ее киска обнимала мой член, сжимаясь вокруг меня с каждым толчком.

Я трахал ее как в последний раз в своей жизни.