Хэвенли молча смотрела, дышала, пульс колотился у нее на шее.

Он зажал ее руку между своими:

— Ты боишься?

— Нет, — ее ответ был задыхающимся и быстрым.

Он сдержал самодовольную улыбку:

— Хорошо. Я не могу извиняться за то, кто я есть, но, когда я ошибаюсь, я говорю, что сожалею. Я не всегда буду с тобой снисходителен, но сделаю все, что в моих силах, чтобы ты была счастлива.

— Я счастлива, когда провожу время с тобой. Я не ожидаю большего.

— Ты должна, и я хочу, чтобы ты это сделала. Я потратил месяцы, изучая тебя не просто так. Мне нужно было знать, что тебе нужно. — Он поцеловал ей руку. — Кажется, я понял, чего ты хочешь.

Она замерла:

— Что ты имеешь в виду?

— Твое тело без слов поведало мне о твоих самых сокровенных фантазиях в ту ночь, когда я повел тебя в художественную галерею.

Теперь она выглядела взволнованной:

— Я среагировала на картины.

— Ты реагировала на секс. Тебе нравится идея быть обожаемой, когда тебя заставляют подчиняться, получать оральное удовольствие, быть контролируемой, подавленной и оттраханной. Но больше всего тебе нравится связывание. Ты жаждешь быть связанной и совершенно беспомощной. В моей власти. Ты думала об этом с той ночи, не так ли?

Румянец залил ее лицо, не сладкий розовый румянец, который он часто видел, а пылающий, неоспоримый красный. Ее пухлые губы приоткрылись. Не было произнесено ни слова, но ее восхищенное выражение лица сказало ему все.

— Я хочу исследовать некоторые из этих вещей с тобой сегодня, Хэвенли. Готова ли ты дать этому — и мне — шанс?

Она заерзала:

— Я нервничаю.

— Я знаю. Но я выбрал это место не просто так. Нас никто не видит. Анджело не побеспокоит нас после того, как принесет закуску.

— Ч-что у тебя на уме? Ты собираешься поцеловать меня?