Если вдуматься, то Кристоф просил ее не развивать предыдущий скандал. А это уже был совсем другой. Инга не обманывалась насчет того, как начальство примет такой иезуитский аргумент, но прагматично полагала, что чем весомее будут доказательства ее правоты, тем свободнее она сможет диктовать условия. Пока ее единственным козырем были ее собственные слова, компания могла проводить проверку и отмалчиваться, оберегая свою репутацию. Но если Инга приведет свидетеля, более того – другую жертву, то сомнений не останется. Кто знает, может, тогда ей предложат не просто переехать в Париж, а переехать с повышением. Инга желчно усмехнулась себе под нос. Если таким образом они покупали ее, что ж – она продаст себя подороже.

Сдув со лба прядь волос, она стала писать дальше:

«Я не единственная. До меня Бурматов уже домогался другой девушки, моей коллеги. Я не буду писать здесь ее имя, но, если нашим внутренним расследователям оно понадобится, они без труда его узнают.

Коллега сама рассказала мне обо всем. В отличие от моих отношений с Бурматовым, ее продлились недолго. Она говорит, что старается обо всем забыть и делает вид, что ничего не случилось. По ее словам, если бы не мой пост, она никогда бы не призналась. Я же сразу вспомнила, что Бурматов наедине со мной регулярно плохо о ней отзывался. Я не понимала, в чем причина, это казалось мне неэтичным и совершенно непрофессиональным. Теперь все стало ясно. Очевидно, он просто мстил ей, как мне, но злость на меня у него свежее и больше.

Это уже ДВА вопиющих нарушения корпоративного кодекса и рабочей этики, а просто с человеческой точки зрения – вообще стыд и позор. Я очень надеюсь, что УЖ ЭТО без внимания не останется».

Инга пробежала глазами пост с самого начала. Два капслока в одном абзаце, пожалуй, выдавали в ней некоторую горячность, но она не стала ничего исправлять. Это было адресовано начальству, а не людям в фейсбуке.

Часть с личностью Мирошиной была слабовата, да и сама ее история звучала туманно. Инга запоздало пожалела, что не настояла на подробностях. Перечитывая, она ощущала неприятную шероховатость, как от плохо подогнанной детали. Однако откладывать публикацию она не собиралась. Сейчас или никогда. Может, так даже правильнее, ведь надо подумать и о Мирошиной. Упоминать ее имя без прямого согласия было некрасиво, а жанр постов в фейсбуке все равно не предполагает документальной точности. Инга попробовала заменить слова «они без труда об этом узнают» на «я его скажу», но потом вернула как было. Демонстративно брать на себя ответственность не хотелось, лучше пусть все звучит обтекаемо. Если Кантемиров захочет узнать, что это за таинственная коллега, Инга, конечно, скажет. И Мирошина скажет – будучи уже наполовину рассекреченной, какой смысл отпираться?