Она дотащила его до комнаты в конце коридора и с шумом выдохнула. Ноги Ильи по-прежнему торчали из двери, и Инга, обойдя труп, уже без всякого пиетета пихнула их внутрь.
Теперь оставалось замести следы. В буквальном смысле: разровнять коридор, чтобы не было видно, что по нему кого-то тащили. Инга прошлась туда-сюда, растирая подошвой пыль и пиная камни, чтобы они лежали более естественно. Следов крови вроде бы не было. Зато в первой комнате их было сколько угодно, целая лужа на полу. Инга принялась оттирать ее с пола влажными салфетками. Она не старалась отдраить все начисто – только стереть явные следы. Изведя почти всю упаковку салфеток и оглядев результат, она посчитала дело сделанным. Оставалось только перевесить замок.
А что, если ее ДНК осталась на одежде Ильи?
Инга издала еле слышный стон, перешедший в зубовный скрежет. Да когда же это закончится?!
Она снова вернулась в дальнюю комнату. Когда она долго находилась рядом с Ильей – убирала место преступления, тащила его тело, – она как будто привыкала к нему, но стоило ей хотя бы на некоторое время перестать на него смотреть, как в следующий раз она опять обмирала. Он лежал перед ней лицом вверх с раскинутыми руками и согнутыми в коленях ногами – поза ему в жизни настолько несвойственная, что в первую секунду это поразило Ингу больше, чем кровавая каша у него на лице. Она представила, как сейчас будет его раздевать, и почувствовала не тошноту даже, а как будто живот налился тяжестью, окаменел.
Инга сняла с трупа кроссовки, потом носки. Расстегнула джинсы, выпрямила Илье ноги и потянула штанины на себя. Он продолжал лежать, нелепо раскинув руки и слегка болтаясь из стороны в сторону, когда она дергала особенно резко. Инга неожиданно поняла, что сейчас заплачет. Ее вдруг пронзила жалость к нему за то, что он такой беспомощный, беззащитный, доверчивый, как больной ребенок. Покорно лежит, пока она его раздевает.
Он мертв, напомнила Инга себе. Он ничто, сброшенная кожа.
Однако жалость, проникнув в сердце, начала пускать корни, и Инга впервые за это время подумала, что тело перед ней – это не просто безжизненный остов, а именно Илья, измученный, истерзанный, убитый. «Не думай, не думай», – бормотала она, стягивая с него куртку. Это было особенно трудно: то ли Илья еще больше отяжелел, то ли Инга совсем ослабела, но в конце концов она все-таки справилась.
Чтобы снять с Ильи майку, Инга разрезала ее ножницами. Трусы трогать не стала. Одежду сложила в рюкзак, даже кое-как запихала кроссовки, но куртка уже не влезла. Значит, придется нести так.