То, о чем ей нельзя было говорить, но очень хотелось, – так это какими напряженными оказались последние несколько недель, особенно с Леонардом.

Елена считала, что убийство сразу двух студентов, участвующих в программе, – это уж слишком для простого совпадения, но Леонард категорически не разделял подобного мнения. Он полагал, что повышенная склонностью к риску неизбежно ставит людей в опасные ситуации, а так уж вышло, что психопатов неудержимо тянет к рискованному поведению. Оба пару раз пытались обсудить, стоит ли ставить в известность остальных участников программы, но Леонард всякий раз был решительно против. И раз уж он не обращал на ее озабоченность этим вопросом никакого внимания, то Елена не видела ничего зазорного в том, чтобы подслушать его приватную беседу с детективом. Правила конфиденциальности в программе строго запрещали ей делиться любыми сведениями со своей невестой – которая, разумеется, не знала, что Майкл и Келлен входили в группу, с которой работала Елена, – и это фактически вынуждало ее врать, хотя обычно она никогда не врала Маи.

– Слава те господи, – с набитым ртом проговорила Маи. Обе наблюдали за проносящейся мимо вереницей полицейских автомобилей с завывающими сиренами, за которой опять последовали мотоциклы, а потом сверкающие, безликого вида черные автомобили. Елена улыбнулась, впервые за несколько недель увидев свет в конце туннеля.

Было просто ужасно получить такой неожиданный удар по программе – не знать точно, что произошло, и не чувствовать себя в полной безопасности, даже сидя в собственном кабинете. Теперь можно было выбросить из головы образ Келлена, лежащего на полу в луже собственной крови, и сказать себе, что все это оказалось лишь трагическим следствием целой серии неправильных жизненных решений – в точности то, что сказал Леонард. Теперь, когда дело должны были вскоре закрыть, жизнь неминуемо войдет в обычную колею, и все могут вздохнуть с облегчением.

Тем же, о чем она не могла рассказать вообще никому – ни Маи, ни Леонарду, особенно сейчас, поскольку до сих пор еще пребывала в некотором испуганном замешательстве, – была совсем крошечная навязчивая мыслишка, которая уже приходила ей в голову не раз и не два. Теперь казалось глупым думать на эту тему, но две недели назад был момент, когда она работала за компьютером, анализируя полученные данные, и в голове вдруг промелькнуло: «А это не может быть Тревор?» У нее не было абсолютно никаких свидетельств тому, что он даже просто знал обоих убитых. Оба были такого сорта ребята, с которыми Тревор никогда не стал бы дружить или даже просто общаться, – такого сорта ребят он бы скорее даже возненавидел (хотя планка, за которой начиналась ненависть Тревора, была довольно низкой).