Я щелкнул зажигалкой и посмотрел на крошечное пляшущее пламя. — Скажи мне вот что. Что ты можешь выторговать за свою жизнь? Ты заботился обо мне так хорошо, как отец заботился о сыне. Может быть, мы сможем заключить сделку.

Валентин судорожно вздохнул. — Зачем ты это делаешь?

Я мрачно спросил. — Я думал, ты умнее.

— Ты все это время был на их стороне… — он замолчал, его глаза расширились, когда он наконец начал понимать реальность. — Нет…ты убил его. Ты убил Алессио. Ты, черт возьми, убил его…тогда почему ты делаешь это со мной? — продолжил Валентин.

— Неужели? — я вопросительно посмотрел с притворной невинностью.

Удовлетворение пробежало по моему телу, когда я увидел смятение в его глазах. — Ты застрелил его.

— Да.

— Я видел как он истек кровью.

Я склонил голову набок и зажал сигарету между губами, прежде чем прикурить от зажигалки. Я вдохнул и выдохнул клуб дыма. — О да, он истекал кровью. Я выстрелил ему в сердце. Я все прекрасно помню. И я никогда не промахиваюсь.

— В какие игры ты играешь, Константин? — прошипел он себе под нос.

Встав, я оттолкнулся от стула и подошел к тому месту, где он в данный момент свисал с потолка.

— Попробуй угадать, — пробормотал я низким, твердым голосом.

Валентин уставился на меня, его темные глаза сверкали с полнейшим отвращением. — Ты не можешь убить и меня, и Алессио. Семьи никогда не примут тебя как Пахана.

Я торжественно кивнул. — Ты прав.

Я достал кинжал, острый клинок блестел в свете люстры. — Тогда я просто должен сделать так, чтобы обе ваши смерти выглядели как несчастный случай.

Когда я поднес лезвие ближе к его щеке, он вздрогнул. Я почти чувствовал исходящий от него запах страха. Я наклонился к его хнычущему лицу, наблюдая, как он дрожит. Кинжал вонзился ему в кожу, кончик его слегка пронзил плоть. Это была едва заметная рана, но из крошечной раны, которую я проделал, сочилась струйка крови.

— Я знаю твои секреты, — пробормотал я, когда мой клинок рассек его левую щеку. — Интересно…что подумают о тебе семьи Агрона и Гаврикова, когда узнают?

— Секреты? — от закашлял.

Я улыбнулся. — Более двадцати лет назад ты сделал что-то очень, очень плохое, Валентин Солоник.