— В порядке. Сколько времени? Ты с кем-то разговаривал? Есть новости?

Сыплю вопросами, а про себя благодарю Бога, что не одна. Что он сейчас со мной.

— Уже одиннадцать. Я только что разговаривал с твоим папой. Эмма, скорее всего, улетела к своему любовнику, а ребенка взяла, потому что он хотел познакомиться с девочкой.

— Что?! Но зачем?

— Я не знаю, Мия. Как я понял твоего отца, Эмма что-то рассказывала об этом вашей матери.

— Так я и знала! Адреса или телефона, да хотя бы как зовут ее хахаля?!

— Она ничего не знает. — Кир покачал головой. Он выглядел уставшим, как будто не спал ночь. — Айс обещал помочь и найти твою сестру. У Ледневых огромные связи по всей стране, но нужно время.

Кирилл прав, но как же тяжело ждать! Пока мы ехали ночью из аэропорта, он забронировал этот номер в небольшой гостинице на севере Москвы. Всего полчаса, и снова в Шереметьево.

Время идет, а я ничего не делаю. Просто жду. Жду, что нам позвонят. Кирилл сказал, что надо ждать. И быть готовыми ко всему.

Он чуть ли не силой заставил меня поесть, а я рассказывала ему про Любу. Я больше не в состоянии ни о ком другом говорить, думать. Вспоминаю ее первую улыбку мне. Совершенно осознанную, такую открытую. Так могут улыбаться только дети. Вспоминаю, как первый раз обратила внимание, что она не так развивается, как другие малыши, как начала бить тревогу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И как она первый раз назвала меня мамой.

Кирилл все время был рядом и слушал. А я продолжала говорить.

Вечером, когда я снова стала рваться в аэропорт, Киру наконец позвонили. Он сосредоточенно слушал собеседника, я не знала, кто это, но интуитивно почуяла: звонили насчет Любы и Эммы.

— Спасибо, Василий Федорович. Я ваш должник.

— Что? Где они?! Кирилл?!

— В Москве. — Кир нажимает на отбой и садится рядом. — Эмма прилетела с ребенком рано утром во Внуково. Их встречали, камеры в аэропорту зафиксировали мужчину рядом с ними. Мне сейчас пришлют фото.

В подтверждение его слов экран на мобильном загорелся принятым сообщением.

Я перестала дышать, когда Кир открыл фотографию. Она была не лучшего качества, но я узнала его.

Намного моложе, чем хотел казаться, когда предлагал мне летом обанкротить Кирилла. На этом фото «Ивану Ивановичу» едва ли больше тридцати — тридцати пяти.