Монахиня тронула Чичи за плечо.

– Пора, – мягко проговорила она.

Покидая морг вместе с монахиней, Чичи взглянула на циферблат. Она провела с сыном почти три часа и осталась бы с ним до конца своей жизни, если бы монахиня позволила.

Снова задребезжал дверной звонок. Чичи лежала в постели и не желала открывать. Она уже успешно проигнорировала телефон, звонок швейцара по домофону, надоедливый стук в дверь, а теперь и электрический звонок, который не прекращался, совсем как дзиньканье лифта в универмаге «Сакс»[102] перед Рождеством. Чичи не без опасения подумала, что следующими явятся пожарные и станут выламывать дверь топорами.

– Убирайтесь! – крикнула она, не вставая с кровати.

Трезвон прекратился.

Чичи села, внезапно вспомнив, что у нее есть дети. А вдруг она нужна Рози или Санни? Что она за мать, если не отвечает ни на телефон, ни на звонки в дверь, ни на стук? Она схватила халат, лежавший у нее в ногах, накинула его и отворила дверь.

– Боже мой! Джим?

– Прими мои соболезнования, Кьяра.

– Это ты звонил по телефону?

– Да. И в дверь стучал, и в домофон звонил. Я испугался, что с тобой что-то случилось.

Чичи посмотрела на старого друга:

– Видишь ли, Джим, что-то действительно случилось. Ты не войдешь?

– Войду. Спасибо за приглашение.

Густые волосы Джима совсем поседели, но в остальном он почти не постарел.

– Я ужасно выгляжу, – извинилась Чичи.

– Ты выглядишь отлично, – возразил Джим.

– Джим, ты хороший человек, но лгун совсем неумелый.

Джим рассмеялся, но тут же посерьезнел.