–
Чичи взяла чемодан и вышла из автомобиля. Она пересекла поле, остановилась возле тихого пруда в окружении роскошных кипарисов, перекрестилась, открыла коробку с прахом Леоне и похоронила сына у корней старого кипариса.
Закончив, она тихо оплакала его память и все, что он потерял, но затем, завершив свою миссию и исполнив его последнюю волю, вытерла слезы и вернулась к машине.
В гостинице носильщик помог ей с багажом. Она поднялась по крыльцу и вошла в вестибюль.
– О вашем номере уже позаботились, мадам, – сообщил ей портье.
– Кто позаботился?
– Твой бывший муж, – произнес у нее за спиной знакомый голос.
– Что? – Она обернулась.
– Не мог же я позволить тебе приехать сюда одной, – улыбнулся ей Тони.
– Я уже похоронила нашего мальчика.
Тони обнял ее.
– Тогда пойдем навестим его вместе, – сказал он.
Бархат от Фортуни, знаменитого венецианского ткача, вот что нашло отклик в сердце Чичи. В салоне тканей во флорентийском районе Джудекка Чичи взяла в руки невесомый отрез шафранового оттенка с вытравленными короткими полосками цвета морской волны. Она вспомнила летние цвета пляжа в Си-Айле: желтый свет, зеленовато-голубые волны, ослепительное – даже слепящее – солнце, а когда открываешь глаза, перед ними пляшут звезды.
Случалось ли Фортуни глядеть на тот же океанский прибой или на похожее сочетание цветов в разгар солнечного дня? Приметил ли он такую же палитру на пляжах Лидо, Санта-Маргариты или Позитано? Наверняка. В текстуре, цвете и легкости этого бархата была зашифрована вся юность Чичи, в нем воплощался тот самый день, когда она познакомилась с Саверио Армандонадой. Ткань рассказывала о тогдашнем времени, о том мгновении.
– Малыш, хочешь это купить для чего-нибудь? – шепнул ей на ухо Тони, наклоняясь к ее шее так близко, что их щеки соприкоснулись. От его кожи веяло кедровым деревом, лимоном и табаком. Это всколыхнуло в ней новые воспоминания. Одни она держала в руках, другие ощущала в сердце, а теперь еще и запах.
– На что это похоже, по-твоему? – спросила Чичи, поднимая бархат к свету.
– А предполагается, что я откуда-то помню эту ткань? – наморщил он лоб.
– Ну о чем она тебе напоминает?