Рома хмыкнул: шкет явно решил его потроллить. И можно, наверное, было просто взять его за ухо и вывести за дверь, но Рома не хотел портить настроение ни себе, ни шкету. Он вытащил из-за прилавка три диска с новыми играми, а потом поставил на телефоне таймер на одну минуту и положил трубку перед мальчишкой.
— Если до звукового сигнала свалишь из магазина, игра за мой счет! — предложил сделку он. Шкет воззрился на него неверящими глазами, но Рома тыкнул в экран с оставшимися тридцатью девятью секундами.
Мальчишка оказался из понятливых. Моментально прочел названия и, схватив самую левую коробку, почти со свистом вылетел из магазина. Рома отключил раздавшийся сигнал и запер дверь. А потом и жалюзи опустил: черт с ней, с дневной выручкой, пусть Гарик из его оклада вычтет.
Большего выигрыша, чем Катюха за стеной, у Ромы все равно никогда не будет.
Он достал из ящика презерватив из тех, что были на продажу, сунул его в карман джинсов — и тут глубоко вздохнул, успокаивая неожиданное волнение. Он свалил в такой момент, что Катюха запросто могла теперь передумать. Или перегореть, пока он шкета выпроваживал. Или осмотреться вокруг и без лишних сантиментов оценить, в кого превратился Ромка Давыдов. А похвастаться в чужой комнате два на два было нечем.
Он стиснул кулаки и еще раз выдохнул. Вперед, Давыдов, в атаку! Терять все равно нечего. Все, что мог, ты уже испортил.
Всего пять шагов от кассы до комнаты. Рома заглянул внутрь.
— Кать…
Она напрыгнула на него почти с разбегу. Обвила ногами бедра, прижалась всем телом, впилась ему в губы, сжигая сразу все глупые мысли. Рома подхватил ее под ягодицы, вталкиваясь в собственную комнату. В голове зашумело, и тело откликнулось разом.
Все полетело в сторону. Катин бюстгальтер, юбка, Ромина рубашка вместе с джинсами. Они вжимались друг в друга, соприкасаясь кожей, притираясь ею, распаляясь от взаимного жара, захлебываясь в совершенно новых ощущениях. Руки, губы, сплетение ног, слишком жаркий танец языков. Кто кого изучал, кто кого присваивал — было непонятно и не имело никакого значения. Они дышали в унисон, они задыхались в одном пламени, и торопились, как будто боялись новой помехи, и совершенно не могли остановиться. И Катя тянула к себе, и Рома так ее хотел, и то ли страсть, то ли просто любовь оборвала все пути к отступлению…
— Ромка!.. — огромные Катюхины глаза вдруг стали еще больше и задрожали в первом познании. Рома вцепился в простыню всеми десятью пальцами, заставляя себя притормозить.
— Очень больно? — вытолкнул сквозь пересохшее горло он. Катя дышала коротко, тяжело — совсем не так, как за секунду до его вторжения, но ноги, скрещенные на его бедрах, не ослабляла. Рома вжался губами в ее щеку, успокаивая то ли Катюху, то ли себя.