Судно становится на якорь и покачивается на волнах прилива, натягивая стальной трос. Это отвратительно, корабль шатает одновременно из стороны в сторону и вверх-вниз. Намного хуже, чем на барже. К горлу подступает желчь, во рту чувствуется соленый привкус.
– Приступим к обеду, – говорит Елизавета, будто понимает по моему бледному лицу, что я не протяну этот день без тошноты. – Ах, устрицы!
Королеве подают знаменитые колчестерские устрицы, и, глянув на Роберта Дадли, она спрашивает:
– Правда ли это, что они возбуждают похоть в излишне доверчивых людях?
– И не только в излишне доверчивых, – отвечает Дадли, и вместе они смеются.
– Возможно, чистым женщинам, вроде леди Катерины и меня, не нужно их пробовать? – Слуга, поняв намек, тут же предлагает огромное блюдо и мне. Под пристальным взглядом ее темных глаз приходится взять одну устрицу.
– Зависит от того, нравится ли вам вкус, – объясняет Роберт. – Я вот просто оторваться от них не могу.
Елизавета смеется и шлепает его по руке, когда он тянется за очередной раковиной, но продолжает следить за мной. Нельзя не съесть то, что даровала королева со своей тарелки, поэтому я подношу устрицу ко рту. Запах водорослей и вид липкой раковины… я этого не выдержу. Понимаю, что не смогу ее проглотить и опозорюсь перед всем двором. Рот наполняется горячей соленой желчью, живот крутит.
–
– И вам, Ваше Величество, – говорю я, затем открываю рот, выливаю в него содержимое раковины и глотаю. Захлопываю рот, как ловушку, и держу зажатым.
Елизавета хохочет с такой силой, что хватается за руки Роберта, чтобы не упасть.
– Ну и лицо! Съешь еще! – восклицает она. – Давай!
* * *
Поговорить с Робертом Дадли наедине удается только вечером после часовни. Я подхожу поближе, когда мы занимаем места в большой столовой.
– Вы сказали ей? – спрашиваю я.
– Сказал, но она не хочет это обсуждать до возвращения в Лондон, – отвечает он, глянув в сторону главного стола, за которым в поисках Дадли вертится медная голова королевы. – Прошу извинить.
– Она не злится? Она простит меня?
– Не знаю. Заявляет, что не хочет говорить об этом до Лондона. А ты как думаешь?