Ломакин задумывается.

— Ну, если выборы в марте, то, наверно, до конца декабря. Док ведь еще должен будет пройти согласования в администрации президента прежде, чем ляжет на стол к главе государства. Ну и если все будет нормально и президент переизберется, то после выборов будут оглашены реформы и начнется их реализация.

— Но почему реформы будут оглашены после выборов? Президент же должен пойти с какой-то программой?

Я задаю вопросы слишком резко и тут же прикусываю язык. Важно не спугнуть Ломакина своим напором.

— Ты путаешь предвыборную программу и реальные реформы. Предвыборную программу готовят пиарщики и политтехнологи. Там, как обычно, будет за все хорошее и против всего плохого. А вот реальные реформы уже не факт, что будут за все хорошее.

— И какие же у Никольского идеи? — спрашиваю и задерживаю дыхание.

Ну же… Скажи мне…

— Как я уже говорил, дока еще нет. Никольский и его баба еще только пишут.

«Никольский и его баба» прилетает мне, как обухом по голове. Я во все глаза смотрю на Ломакина, пытаясь осознать услышанное. А он тем временем продолжает:

— Ну приватизация нефтяных госкомпаний там должна быть. Сегодня вот обсуждали с китайцами. Потенциально им интересно, но мы вряд ли продадим китайцам долю. Но прощупали спрос. Он есть, и это хорошо. Ну и еще в доке что-то должно быть. Приватизация — это лишь один из пунктов, и далеко не самый главный.

— Какая баба? — хриплю.

— Что?

— Ты сказал, Никольский пишет док со своей бабой.

— А, Самойлова, зам его.

— Разве они вместе?

— Понятия не имею, но она везде с ним таскается.

Я слегка трясу головой, пытаясь прогнать неприятные мысли. Хватаюсь за стакан с соком и залпом его осушаю.

Спокойно, спокойно. Ломакин просто так выразился. Да, конечно, он же не может знать про личную жизнь Ярослава. И хорошо, что не знает. А то бы я тут не стояла.

— А когда док будет готов, его увидят только в администрации президента? — осторожно уточняю.

— Нет, он пройдет по всем ведомствам. Администрация будет финальной точкой.