— Но тогда ведь высока вероятность его утечки, — замечаю. — Разве президентские реформы могут быть обнародованы раньше времени?

— На доке будет гриф секретности. Но а если все-таки куда-то сольется, то я не завидую Никольскому, — на этих словах Ломакин снова смеется.

Я понимаю, что сейчас Глеб мне больше ничего не скажет. Не потому что не хочет, как раз очень даже хочет насолить Ярославу, а потому что ничего не знает. Документа еще нет. Но до конца декабря остается не так уж и много времени.

— Глеб, — переминаюсь с ноги на ногу, испытывая легкое волнение.

Ломакин смотрит на меня, вопросительно выгнув бровь.

— Мы могли бы с тобой как-нибудь поужинать в Москве?

Опять смеется.

— С такой прекрасной девушкой, как ты, с удовольствием!

— Тогда спишемся… А я уже пойду.

— Приятного вечера, — и он сам ко мне наклоняется и целует в щеку. — Мое имя ведь нигде не будет фигурировать? — спрашивает на ухо.

— Конечно. Я не раскрываю своих источников.

Его рука опускается на мою талию и слегка поглаживает, отчего по телу проходит неприятная волна раздражения, и мне хочется поежиться.

— Увидимся в Москве, Алена.

Ломакин уходит от меня в глубь ресторана, а я тороплюсь вытереть щеку после его губ. Появляется дикое желание умыться с мылом.

Напоследок еще раз оглядываюсь по сторонам. Батурин из «Новостника» отжимает замминистра энергетики. Зубахина из «Комсомольца» тоже с кем-то разговаривает. Ее собеседник стоит ко мне спиной, поэтому не могу узнать, кто это.

Завтра предстоит еще один тяжелый рабочий день, а потом семичасовой перелет в Москву, поэтому я решаю уйти с вечеринки. Вряд ли мне здесь кто-то скажет больше Глеба.

Уже в номере, забираясь в кровать, я получаю сообщение от Ярослава.

«Я только освободился и еду в отель. Ты где?»

Несколько секунд раздумываю, что ему ответить.