– Правда? Я не чувствую, – нервно хохотнула Надя, отводя взгляд к окну.
– Наденька, – шепнула мама, – я же просила тебя с ним не связываться.
Надя тяжело вздохнула. Она всё прекрасно понимала, но как она могла? Сердцу действительно не прикажешь, а теперь уже и… Ему точно нужно на ней жениться.
– Я люблю его, мама, – тихо ответила Надя и мама только скопировала её вздох, – сама-то тоже Алексея не выгоняешь, а ведь говорила, никогда не простишь.
Мама усмехнулась, и попыталась подняться.
– Знаешь, когда мужчина видит тебя в таком состоянии, а то и хуже, не убегает, это многое значит.
– Что, например? – Надя помогла матери подняться, надеть халат и прибрать волосы.
– Любовь.
Мама так широко улыбнулась, что у Нади ни осталось, ни одного вопроса.
Многое изменилось с того лета как она приехала в огромный дом отчима. Мама словно выросла, испытав на себе горечь обиды и предательства, а также страха и почти смерть.
Надя вдруг поняла, что люди правы, когда говорят, что нужно жить здесь и сейчас, строить своё будущее и делать то, что нужно. Обиды и страх неизвестности и нерешительности это всё тормозит на пути к счастью.
Они с мамой медленно, брели вдоль пустого коридора в отделении реанимации новорожденных. Пустили их только благодаря Алексею, который договорился с врачом. В открытых палатах гудели установки аппаратов ИВЛ и давления.
Алексей стоял возле одного, сложив руки на груди, его лицо скрывала маска, но по глазам было видно, что он очень переживает и взволнован.
Ника обняла его за руку, и положила свою ладонь поверх стеклянного саркофага, который в данную минуту исполнял роль, утроба матери.
– Я здесь, – услышала она шепот мамы.
Тонкие ручки мальчика окутывали трубки, и от этого вида у Нади самой щемило сердце, а к горлу подступал комок отчаяния.
Им оставалось только ждать. Снова и снова.
Надя посмотрела в огромное окно, за которым пошёл первый снег, огромными белыми хлопьями, оседавший на верхушки деревьев.
Она отчего-то поверила, что это был хороший знак.