Майлз отвернулся к окну.

Сквозь жалюзи просвечивала луна, и Майлз задернул шторы, почувствовав, какой холод идет от стекла. Он подтянул одеяло повыше и погладил Джону по головке.

– Я знаю, кто это сделал, – прошептал он. – Но не знаю, стоит ли тебе говорить.

Мерно дышавший Джона не ответил. Веки его не дрогнули.

– Ты хочешь услышать?

Джона молчал.

Майлз вышел из спальни сына и вынул бутылку пива из холодильника. Повесил куртку в шкаф. На полу стояла коробка, в которой он держал домашнее видео. Немного поразмыслив, он отнес коробку в гостиную, поставил на журнальный столик и открыл.

Выбрал первую попавшуюся кассету, сунул в видеомагнитофон и уселся на диван.

Сначала экран оставался темным, потом изображение расплылось, но постепенно все пришло в норму. Дети сидели вокруг кухонного стола, энергично размахивая руками и болтая ногами. Родители либо стояли поблизости, либо дефилировали из кухни в гостиную и обратно. Он узнал собственный голос на записи.

Праздновали день рождения Джоны, и камера взяла его крупным планом. В тот день ему исполнялось два года. Сидя на высоком детском стульчике, он молотил ложкой по столу и широко улыбался при каждом ударе.

Тут в кадре появилась Мисси с тарелкой кексов. Кто-то зажег две свечи, и она поставила их перед Джоной. Мисси пела: «С днем рождения тебя», – а остальные родители хором подпевали. Еще минута – и детские лица и руки стали коричневыми от шоколада.

Камера снова выхватила Мисси, и Майлз услышал собственный голос, зовущий жену. Она повернулась и улыбнулась ему. Глаза были веселыми, полными жизни. Жена и мать. Влюбленная в жизнь, которую вела.

Экран почернел, после чего появился новый сюжет, где Джона открывал подарки.

Еще один праздник – Валентинов день. Они устроили романтический ужин, поставили тонкий фарфор, бокалы искрились и переливались в мерцающем свете свечей. Майлз приготовил ужин для Мисси: камбала, фаршированная крабами и креветками в лимонно-сливочном соусе, с бурым рисом и салатом из шпината. Мисси одевалась в задней комнате. Он попросил ее оставаться там, пока все не будет готово.

И успел заснять, как она входит в комнату и ахает при виде праздничного стола. В эту ночь в отличие от дня рождения она совсем не выглядела женой и матерью. Можно подумать, они в Париже или Нью-Йорке и собираются на театральную премьеру. На ней было маленькое черное платье и небольшие серьги-кольца. Волосы уложены в узел, несколько вьющихся прядей обрамляют лицо.

– Изумительно! – выдохнула она. – Спасибо, милый.

– И ты прекрасна, – ответил Майлз.