Словно в подтверждение своих слов занимает свое место за рабочим столом отец. Вальяжно и спокойно, будто я просто заскочил на, мать его, чай!

– Не знаешь? – усмехаюсь, – она без твоего дозволения чихнуть боится. Как это ты не знаешь, где твоя любимая дочь?

– Времена меняются. За ее жизнью в Питере я не слежу.

– Это шутка такая?

– Что тебя удивляет?

– Я знаю, что Ольга в городе, – стиснув челюсти, рычу. – А еще знаю, что она вляпалась в такое дерьмо, что если ты мне немедленно не скажешь, где она отсиживается, то сидеть будете в соседних камерах.

– Это угроза?

– Первое предупреждение. На второе можешь не рассчитывать.

Отец упирает локти в стол. Сцепив длинные пальцы в замок, смотрит на меня исподлобья. Постарел. Как обычно, в идеально отглаженной темно-синей рубашке и брюках. Даже дома. Вот только нынче его волосы окончательно выбелила седина. В уголках глаз залегли глубокие морщины. А хмурые брови так и застыли на лице вечным недовольством. Его любимая маска. Если не единственная.

Где-то глубоко скребет. За все десять лет я и правда не нашел в себе ни сил, ни желания узнать, как у него здоровье. Все ли у него хорошо. Стыдно?

Отец все-таки. Каким бы он ни был: грубым, холодным и властным, но это отец. Далеко не любящий. Совсем не идеальный. Но тогда, как его коллеги поколачивали своих жен и детей, отец ни разу в жизни не поднял руку ни на кого из нас. У него были свои методы воспитания. Методы, где его интересы всегда шли впереди планеты всей.

Я тоже не идеален. Я тоже эгоистичен. Я тоже могу и умею косячить. И я тоже скоро стану отцом. Вероятней всего. Но скорее удавлюсь, чем поступлю со своим ребенком так, как в свое время поступил он со мной. Поставив двадцатилетнего пацана перед жестоким выбором в надежде сломать. Нанесенный “удар” за десять лет прорастил слишком глубокие корни обиды в сердце, поэтому нет. Не стыдно.

– Увы, но я правда не понимаю, о чем ты. Ольга в нашем доме не появлялась с зимы. О своих передвижениях в последнее время она не отчитывается. Мне нечего тебе сказать.

Тон отца обескураживает.

Врет? Не похоже. Смотрит прямо, взгляд не отводит. Щедро наливает себе из графина в бокал виски. Нервозности, которая сопровождает лжецов, и в помине нет. Либо говорит правду, либо отточил свои актерские навыки.

– С зимы, значит?

Кивок.

– Хочешь сказать, что не знал о ее возвращении в Сочи?

– Хочу. И говорю. Не знал. Последний раз она звонила три дня назад и не сказала об этом ни слова.

– Зачем звонила?