— Это ты надо мной сейчас угораешь?

Его слова возымели должный эффект. Мои дикие подвывания в момент перекрались, будто «пришёл электрик и вырубил все провода». Стало страшновато. Я предсмертно всхлипнула, а Артём продолжать убивать меня пока не спешил, явно смакуя момент.

Так мы и сидели как два дебила: моя рука на его шее, сверху его клешня и нездоровый блеск в глазах, в моих же — запуганность деревенской овечки, случайно отбившейся от своей отары и набредшей по велению злого рока, а может просто потому что жила под лозунгом «лох — это судьба», в логово волчьей стаи, где в роли их предводителя выступал Шер собственной колоритной персоной.

Он смотрел на меня кровожадно, как ему и полагалось по сценарию, а я вся сжалась под этим взглядом и собиралась выломать дверь или лобовое стекло, чтобы сбежать поскорее от своей смерти, жаль только, что реально сил на это не хватило бы. Пришлось закусить губу и ждать своей непривлекательной участи, но ждать оказалось слишком волнующе, а сердце было готово вообще вылететь юркой птичкой из грудной клетки, где было сжато словно тисками, далеко и надолго, оставив меня недееспособным трупиком; и я, предполагая, что это будут мои последние слова при жизни, решила сказать ему что-нибудь важное и самоутверждающее, но хватило меня только на хриплое:

— Артёмка…

Дальнейшие события воспринимались мной как действия в тумане перед отбытием на причал к лодке Харона.

Шер, стал медленно наклоняться ко мне (чтобы убить, для чего же ещё?), а я застыла как замороженная курица, лежащая уже неделю на витрине в престижном супермаркете; лишь ладошке, что была в руке парня, стало жарко-прежарко. Создавалось ощущение, что она сейчас растает и растечётся здесь маленькой лужицей, в которую мой муж стопроцентно плюнет (конечно, плюнет, я бы тоже в лужу, оставшуюся от него, плюнула). Но моя рука не растаяла, а всё так же волнительно покоилась на бычьей шее, вены на которой вздулись, и пульсация стала слишком частой. Вторая его рука поползла к моему подбородку и властно взметнула его вверх, чтобы её хозяин смог лучше разглядеть мои глаза, которые от страха стали велики. Он приблизил своё лицо близко. В его расширенных зрачках отражалась я, слабая и беззащитная, а ещё какая-то нереальная. И исходящий от его тела знакомый аромат пронизывал всё тело, заполняя мои лёгкие.

Дурак, кто же так делает, если собирается убивать? Теперь горела не только рука, но и само лицо, обдаваемое его горячим дыханием. А растечься готова была не только ладошка — всё тело разом.

Сердце, кажется, уже совсем сошло с ума, и обратилось в клетку для бедной отважной птахи колибри, которая пыталась выклевать сквозь решётку изнутри грудной клетки спасительное «SOS», но уже немного по другим причинам.