— Быть рядом, делиться газетами, есть блинчики вместе по утрам…

— Похоже на пенсию.

Улыбка стёрлась с моего лица. Из головы испарился туман. Может, он и шутит. Но в каждой шутке есть доля правды. Я скучна для него. Что же… Се ля ви.

— Значит, — слова давались с трудом. — Мы не созданы друг для друга. Я для тебя не больше, чем пенсионерка.

— Подозреваю, ты и деньги в пакетике из-под молока носишь, — не мог успокоиться он.

— Я ухожу.

— Нет и не говори так, — он развернул меня к себе лицом и пытался разглядеть что-то в глазах.

— Ты не любишь правду?

Голос не дрогнул.

Охренчик сморгнул, типа он не верит своим глазам. Или ушам. Но тогда ему и уши промыть надо.

— Я люблю правду. Но думаю, что ты сейчас лжёшь.

— А может, ты думаешь, что лучше знаешь меня, чем я сама?

Я захотела высвободиться, чтобы перестать тешить себя картинками-иллюзиями своего «счастливого» будущего. Он не пускал, находясь в неком оцепенении. Будто он ящерка-хамелеон и пытается слиться с местностью. Я, конечно, не мега-силач, чтобы одним рывком обеспечить своему телу свободу, тем более из крепких объятий этого гризли, который вцепился в меня, как Винни Пух в бочонок с мёдом, но я старалась. Поэтому ёрзала на нем, как дикая чесоточная фурия. Он стойко терпел и знал, что если выпустит, то обратно к нему на ручки я не попрошусь. Может, поэтому не отпускал?..

— Лена, малыш…

— Какой я тебе малыш? — я легонько постучала по его груди кулачками. — Я взрослая. Я личность. Я хочу, чтобы ты уважал меня.

— Я уважаю, — тут же вскинулся он, и тут же заработал пару царапин на руке.

Честное слово, я не хотела. Сама не знаю, что на меня нашло, а я уже не могла остановиться. Не истерила. Но была агрессивной. Он, наверное, думает, что я сошла с ума. Я и сама так считаю.

— А я этого не чувствую. Отпусти меня.

— Или?

— Или? — как испорченная пластинка повторила я его вопрос. — Ты думаешь, это ультиматум?