– Ты не понимаешь, отец меня убьет, – она закрыла лицо ладонями и отвернулась, лихорадочно дыша.

Из-за шока пока ничего не болело. Мозг уже искал выход из ситуации, но страх неминуемого апокалипсиса угнетал и не давал мыслить трезво.

– Влад, пожалуйста, что ты хочешь? Что мне сделать? Только не выгоняй нас, пожалуйста! – она снова прильнула к нему, уткнувшись лбом в дымящуюся грудь.

– Ха, уже вас… – он опять рассмеялся и теперь сам ее толкнул. – Вот шмара! Нихуя мне от тебя больше не надо.

Хвойные глаза в последний раз пробежались по ее лицу, прорезав сердце. Влад сел в автомобиль и, сильно газанув, сорвался в темную даль ночного города.

Карина чувствовала, как от напряжения вскипает кожа и испаряется кровь. С изнанки лопались волдыри. И вся душа осталась в гниющих дырах. Сердце разлагалось быстро. Питаясь им, черви омерзения заполонили внутренности. Она ненавидела себя. За слабость, глупость, наивность, беспомощность. За все, из чего состояла, что говорила и думала, что делала. Ненавидела себя всю, кем была и стала.

* * *

– На представительных мужчин у меня фетиш, – ухмыльнулась Карина, внутри всеми силами держа в узде старые обиды. – Что, ябеда, опять папочке пожалуешься?

Карие глаза прищурились. Душевные цепи расшатывались потихоньку. Казалось, бешеные псы вот-вот сорвутся. Но гордость побеждала каждый раз, когда она была на грани. Не хотелось опускаться до его уровня. Хотелось оставаться хладнокровной.

Трунов вздохнул глубоко, склонив голову на грудь, и пробурчал, как мальчик:

– Я ведь уже раскаялся. И прощения просил. Не один раз.

Девушка выдавила смешок.

– Жерара в этот раз хотя бы не впутывай. Я сама это инициировала.

Парень огляделся по сторонам, боясь ненароком задеть ее взглядом. Широкие плечи сузились и опустились. Кулаки спрятались по карманам.

– Да, я сперва погорячился, но потом просил отца тебя не трогать… Но он не послушал…

Голос не просто сломался, разлетелся в щепки.

– Погорячился? – сардонически усмехнулась Карина и ткнула пальцем в грудь. – Ты мне своей горячностью всю душу нахер выжег!

– Да, я долбоеб! – длинные руки пролетели с обеих сторон и легли ей на плечи. Хвойные глаза наполнились слезами. – Я просто ревновал тебя очень… Потому что любил!

Последнее слово отдавалось пронзительной резью в сердце, которое в ответ вопило: «Неправда! Неправда! Неправда!».

– И до сих пор люблю, – твердили тонкие губы, которые она когда-то с жадностью целовала. Ей раньше всегда не хватало их ласки. – Не могу забыть. Просто каждый день как последний.