– Хорошо, – мужчина напряженно улыбнулся, не сводя с нее черных глаз.

– Держи, – она положила билет на стол. – Встретимся на входе минут за десять до начала.

– Спасибо.

Жерар прочитал наименование мероприятия и сказал:

– В таком случае с меня ужин после.

– Договорились.

Они кивнули друг другу, и Карина вышла.

Танцы она решила в этот раз пропустить. Спектакль наслаивался на них, а хотелось еще подготовиться к свиданию. Полина готовилась к своему. Ванную занимали по очереди. Карина по обыкновению уступала.

– А ты куда? Опять к Трунову? – спросила сестренка, крася губы ее помадой.

– В театр.

Полина одобрительно промычала.

– Культурная программа у вас даже предусмотрена?

– Раз в месяц, как положено, выход в свет, – посмеялась девушка.

У театра она вышла из такси и осмотрелась. На парковке глаз приметил рубиновое пятно, но Карина не стала зацикливать внимание. Зрители группами толпились у парадного фасада старинного здания: курили, вели светские беседы, встречались и расставались. Арочные окна были завешаны волнистыми шторами из классических интерьеров императорской роскоши. Но внутри было скромно. Жерар ждал ее на крыльце в пальто и кепке, переминался и втягивал голову в плечи от ветра.

Он приобнял ее за талию на входе. Говорить им было не о чем, поэтому Карина купила две программки и протянула одну ему. Мужчина улыбнулся и сделал вид, будто с интересом читает. Она вспоминала книгу про лису А, или по-китайски А Хули, проститутку, влюбленную в оборотня-волка Серого. Этот роман не был ее любимым, зато, пожалуй, единственный у Пелевина вышел про любовь. И все в ней было так одновременно бредово и невсерьез, а при этом жизненно. Любовь оборотней не могла не быть странной, зато брала за душу.

В зале все шептались. Полуголоса создавали давящий гул и странную атмосферу инореальности. Сюрреализм начинался от входа. В старинные дворянские интерьеры врезались современные софиты, колонки и светодиодные лампочки. Деревянные сиденья с ажурными спинками, покрытые кожзамом, имитировали роскошный комфорт. И всеобщее людское настроение поднимало чувство собственной важности, даже если его в Карине было чуть-чуть.

По театрам она очень редко ходила, всего в третий раз в жизни. И ей нравилось. Не столько живость актеров и талантливо созданные декорации, сколько пышная торжественность мероприятия. В кино производились совсем другие впечатления. И в коктейльном платье она, наконец, чувствовала себя к месту.

До антракта сознание девушки перенеслось в спектакль, потому звонок, как школьный, пробудил ее резко, сунув в лицо обыденность.