— Если… если ты так серьезно, то я… потерплю только верность. Это все закончится, если ты предашь меня.

Кулак со вдохом пересаживается на порубленки и меня себе на колени прихватывает. На автомате за шею его обнимаю. А он мне рубит в лицо:

— О меньшем и речи не идет. Выбрасывай шелуху из башки, Алиса, что там кто говорит или говорить будет. Я тебя застолбил. И по-другому никак. А любым твоим кавалерам, сама знаешь, что будет.

Прикасаюсь к его виску губами. Сама чувствую, какая кожа у меня сухая.

Он цепляет мой подбородок, и боремся в поцелуе, кто кого. Он выигрывает, конечно.

— Я не хочу, чтобы ты Ваню усыновлял, только потому что женишься на мне. Это неверно. Он на большее заслуживает, извини. Он не прицеп какой-то.

Вася прикуривает и ржет.

Я ошеломленно рассматриваю его профиль, и ногой ему по колену заряжаю.

— Я оборвыша хорошо знаю, маленькая моя, получше, чем ты. Так что это ты извиняй. Мы с ним одной крови. Нежной ты у нас будешь, а я — это я. Сам бы я никогда. Ну и че? Это то, что ему и надо. Не нуждается Ваня в житухе с картинки-открытки. Никто, кто там побывал, никогда в нее и не поверит.

— В детдоме? — шепчу я.

— Ага, — волосы мне поправляет. — Именно, там вот. Так что, по закону сделаю, он по-другому точно не поверит. Вот стопудов.

— И ты, — сокрушенно выдавливаю, — и ты мне не веришь. Только если по закону сделаем.

Осознание на меня обрушивается. Он все время требовал доказательств. Решил жениться нам, чтобы наверняка.

Он собирает и собирает мои пряди, и за ухо заводит. Некоторые выскальзывают. Он повторяет.

И прищуренные, болезненные глаза на меня поднимает.

Он мог бы быть биологическим отцом Вани. Настолько выражение его лица похоже на козленочка.

Господи! Он мне не верит. Вот почему он так вцепился в регистрацию брака.

— Я люблю тебя, — почти беззучно повторяю я. — Я люблю тебя. Я думала, что на мне порча. Я хотела Деда Мороза поехать искать. Из Миронского детдома. Потому что только он могу сравниться с тобой. Но им оказался ты. Это всегда был только ты.

— Правда, любишь, значит? — сипит он, и переводит взгляд с глаз моих на губы, и так по кругу.

— Правда-правда.