Сначала в студию заходит Артём, затем я, следом Арина. Небольшой коридор обрывается так же резко, как и начинается, и мы попадаем в просторную круглую комнату без окон, окрашенную черной краской. И повсюду, не поверите, приколоты к стенам, развешаны на лесках, подобно выстиранному белью, фотографии сестры.

Да, в том же самом стиле, что и на Фестивале. Гребаное искусство насилия, принуждения, избиения, эротики – все переплелось, смешалось. Тошнит. Здесь столько образов, ракурсов – клянусь, хватит на полноценную выставку.

– Твою ж мать, – выдыхаю я, оглядываясь. Достаю сигареты, закуриваю.

Арина все еще держится за мое плечо, утыкается в него.

– Прости меня.

– Но зачем?! Арина, тебе действительно это нравится? Он тебя принуждал?

– Нет!

Это ответ на первый или второй вопрос? А затем она тихо добавляет:

– Поначалу было классно. Он казался интересным, умным, недосягаемым. Он фотографировал меня, и под объективом его камеры я превращалась в богиню. Марк видел меня такой, как никто и никогда! – горячо заверяет.

– А потом? – спрашивает Артём сквозь зубы.

– А потом все пошло не так. Ему нужно было больше эмоций, чем я способна показать, глубже образы, чем те, что я могу изобразить. Он художник, он так видит. А нарисованные синяки не передают и половины страсти, что была между нами.

Мы с Кустовым ругаемся, что примечательно, одними и теми же словами.

– Я не могла рассказать вам! Вы бы его убили! – кричит Арина, плача. – Или покалечили. А Марк бы вас уничтожил – после. Самой же уйти не получалось. Он как зараза. Сколько раз я рвала с ним, убегала! Помнишь тот вечер, когда ты приехал к Вере и нашел там меня якобы после ограбления? Я поклялась, что больше никогда не позволю Марку к себе прикоснуться. Он перешел все границы. Я думала, что умираю, а он скакал вокруг с камерой, как психопат. А потом… потом он приехал, и… я сама села в его машину. Понимаете, даже когда он меня бил, он всегда оставался очень нежным.

– О чем ты, черт подери? – рычит Артём.

– Утешал, обнимал, целовал. Шептал: «Потерпи, моя маленькая, моя хорошая. Немножечко осталось, ты умница, красавица, ты самая лучшая. Еще капельку, один разочек, любимая…» – Ее глаза блестят фанатизмом, от которого становится жутко.

Что-то такое я уже видел в совсем других глазах. Безумие человека, готового на все, чтобы оправдать поступки, на которые толкают внутренние демоны.

– Марк умеет так жалеть… как никто в мире. Ради того, чтобы он жалел, обнимал, шептал и любил, можно стерпеть многое.

– То есть тебе здесь хорошо? – Получается громче и грубее, чем я планировал. – Нам с Артёмом уйти, ты остаешься?