Сейчас

Николас

Наманикюренные ногти Хейли блестят в свете настольной лампы, точно крошечные розовые рыбки. Она проводит рукой мне по лбу и со словами: «Так-то лучше» – садится обратно в бордовое пластмассовое кресло. Я понятия не имею, что не так с моим лицом. Волосок? Капелька пота? Возможно, оно просто просится, чтобы его почесали.

Хейли достает из сумки журнал и принимается его листать, то и дело переводя взгляд на меня и посылая сочувственную улыбку. Не поймите неправильно, я благодарен за то, что она меня навещает. Путь из Бристоля до больницы не близок, а ей нужно заниматься детьми, особенно малышом Итаном. Родители приходят раз в неделю. Садятся у моей кровати и разговаривают обо мне так, будто я все еще в коме и ничего не слышу. Говорят, что я осунулся, что мне нужен свежий воздух. Задаются вопросом, чувствую ли я боль, несмотря на все препараты.

Сны намного лучше, чем эта кошмарная жизнь. Во сне я могу встать с кровати и бегать по коридорам в пижаме. Могу сам есть и расчесываться, сам мыть себе задницу. Во сне я читаю газету и обсуждаю политику с медсестрами. Эмили, пританцовывая, заходит в комнату, и мы поем детские песенки. Играем в карты, идем гулять в больничный сад и устраиваем прятки среди деревьев. Есть ли в здешнем саду деревья? Я не знаю. Я никогда не покидаю комнаты.

Интересно, где она сейчас? Моя милая Эмили. В какие игры играет с Наташей? О ней почти не говорят, а если и произносят ее имя, то только полушепотом в углу палаты, где, как им кажется, я их не услышу. У Хейли делается понурое лицо, мать начинает плакать. Они говорят о ней в прошедшем времени, будто она умерла. Поначалу я был в замешательстве, но потом все стало ясно. Видит бог, я достаточно времени пролежал здесь, подобно живому трупу, чтобы во всем разобраться.

Это огромный ментальный пазл из тысячи деталей. Когда-то мы всей семьей на Рождество собирали большие пазлы. Мать высыпала детали на карточный стол, и каждый, кто проходил мимо, собирал кусочек. Мне нравилось собирать от углов к центру. Хейли, наоборот, сразу начинала с середины и двигалась к краю. Зачастую это были репродукции картин великих художников: «Подсолнухи» Ван Гога или «Натюрморт с корзиной яблок» Сезанна. Но нас никогда не интересовало само изображение: удовольствие доставлял процесс. Мы с Хейли даже дрались за то, кто поставит последнюю деталь.

Пазл в моей голове совсем не похож на те, что мы собирали на Рождество. Это не застывшее изображение, оно движется, как кино, как документальный фильм из миллиардов деформированных пикселей. Там есть и диалог. Поначалу я слышал только какие-то звуки, потом отдельные слова, потом фразы, но теперь могу проиграть разговоры между всеми персонажами.