И когда люди говорили ей, что они будут выглядеть мило в одинаковой одежде, она отвечала, что она не готова пожертвовать их чувством индивидуальности только для того, чтобы все считали их симпатичными.

— Наверное, я не думаал, что это достаточно хорошо, — говорит Глин. — Брэн не должен был показывать тебе это.

— Он и не показывал. На самом деле я пробралась в твою художественную студию. Я знаю, знаю. Я не должна была, но ты почти год ничего мне не показывала. — Она крепко сжимает пальцы на плече нашей дочери. — А это не просто хорошо, это эмоциональный шедевр. Когда я увидела его в первый раз, у меня на глаза навернулись слезы от потока эмоций.

— Правда?

— Я тебе когда-нибудь врала?

— Спасибо. — Ее голос дрожит. — Ты не знаешь, как много это значит для меня.

— Не всем понравится то, что ты делаешь, и это нормально, Глин. Просто отвлекись от чужих мнений и сосредоточься только на своем творчестве. Это если ты все еще хочешь продолжать идти по этому пути.

— Конечно, хочу.

— Ты всегда лучше всего выражала себя с кистью в руках и лукавой ухмылкой на губах.

Глин хихикает, затем обнимает мать.

— Спасибо, мама, правда. За все.

Астрид поглаживает ее по спине с выражением любви на лице.

— Значит ли это, что отныне ты будешь показывать мне свои творения?

— Буду.

— Хорошо. А теперь расскажи мне, о чем ты думала, когда делала это?

Глин смущенно улыбается.

— О прекрасном кошмаре.

— Мне это нравится.

— Мне тоже.

— Также я поговорила с профессором Скайсом, так как Лэндон сказал мне, что он не дает тебе покоя.