Джереми ничем не отличается от неподвижной горы. Безжалостный хищник.

— Почему ты делаешь это со мной? — пролепетала я, мой голос охрип, а нос забился от слез.

— Потому что твоя тьма взывает к моей. Я хочу высвободить эту подавленную часть тебя и поиграть с ней, с тобой, как тогда, когда я размазал твою невинность по своему члену. Я хочу владеть тобой, Сесилия, каждой твоей частью, тем, что ты показываешь и тем, что прячешь под наложенными на себя оковами. Я не остановлюсь, пока ты не станешь полностью, основательно и неоспоримо моей.

Я вздрагиваю от каждого его спокойно произнесенного слова, от напористости, стоящей за ними, от решимости, покрывающей их. И впервые с тех пор, как я встала на путь Джереми, я понимаю, насколько влипла. Потому что этот человек не остановится. Неважно, как далеко я убегу или как хорошо спрячусь, он перевернет мир вверх дном, лишь бы найти меня. Я нужна ему не из-за того, что я — это я. Он хочет меня из-за своей зацикленности на мне или того образа, который он создал в своей извращенной голове. Поэтому, когда он нажмет на курок, здравомыслящий человек должен желать ему смерти. Как он сказал, это будет признано самоубийством, и я избавлюсь от него. Но я задерживаю дыхание, дрожу и жажду услышать стук его сердца под моими пальцами. Доказательство того, что он жив. Что он сдержит свое обещание и снимет с меня все самоналоженные оковы.

В последней попытке я достаю пистолет и задыхаюсь, когда он нажимает на курок. Я закрываю глаза, не желая видеть кровавую баню, которая может взорваться на его лице.

В воздухе раздается щелчок, и из меня вырывается долгий вздох.

Его сердце не бьется под моими пальцами, не скачет — звук остается прежним. Живой, но совершенно не затронутый опытом близкой смерти. Тот прилив жизни, который был раньше, снова вырывается на поверхность, цепляясь за мои кости и оставляя меня бездыханной. Я медленно открываю глаза и вижу, что он наблюдает за мной тем напряженным взглядом, от которого у меня внутри все сжимается.

— Твоя очередь, — он протягивает мне пистолет.

Я хочу закричать.

Я хочу ударить его по голове.

Но вместо этого я хватаю пистолет нетвердыми пальцами и со всей силы бросаю в окно.

Осколок стекла почти оглушает меня. Вскоре после этого пистолет с грохотом падает на деревянное крыльцо снаружи. Моя грудь поднимается и опускается так сильно, что я не могу сдержать ни этого, ни слез, которые все еще окрашивают мои щеки, ни того, как я смотрю на Джереми. Это что-то новое, слегка испуганное, слегка опасливое, но это не может быть более правдивым. Настоящим. Мощным.