— Что ты любишь во мне?

— Твой мелодичный голос и элегантная манера говорить. — Он целует мое горло, где находятся голосовые связки. — Твой притягательный вкус. — Он покусывает точку моего пульса. — Твой гребаный аромат водяных лилий, от которого, если я не вдыхаю его, у меня болит голова. — Он нюхает мою шею, затем за ушами, прежде чем поцеловать мой нос, щеку и глаза. — Твое лицо, то, как ты смотришь на меня, то, как ты смотришь, когда видишь меня, то, как ты смотришь, когда я прикасаюсь к тебе.

Я взлетаю так высоко под воздействием его слов, что удивляюсь, как я не разбилась и не сгорела от достигнутых высот.

— Чем отличаются мои взгляды на тебя?

— Ты смотришь на меня так, будто любишь меня. Твои губы приоткрываются, а глаза расширяются, когда ты видишь меня. А когда я прикасаюсь к тебе? Ты выглядишь так, будто тебе нравится быть моей собственностью, преследуемой, одержимой. Тебе нравится быть моей.

— Да. Очень, очень сильно.

— И я люблю, когда ты моя, Сесилия.

— Я тоже.

— Только моя?

— Да. — Я хихикаю. — Перестань ревновать.

Его руки крепко обхватывают меня.

— Я ревнивый человек. Я всегда буду думать о тех годах, когда ты влюблялась в этого ублюдка Лэндона.

Я протягиваю руку и глажу его по щеке.

— Ты можешь получить остаток моих лет, Джереми.

Он начинает кружить меня, когда до моих ушей доносится звук открывающейся двери. Джереми толкает меня за собой и набрасывает на меня тонкое одеяло.

Вскарабкавшись, я натягиваю его на себя, пока Джереми смотрит в коридор.

— Кто, бля...— Его слова обрываются, когда в дом входит миниатюрная женщина с улыбкой на лице. — Мама!

Настала его очередь накрыться одеялом, в которое я завернута.

— От кого ты прячешься? Я твоя мама, — говорит она с мягкой улыбкой, ставя корзину с едой на журнальный столик.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он более спокойным голосом после того, как разделил со мной одеяло.