— Можно ее как-нибудь поближе посмотреть?

— Конечно, — сказала Ольга и, пошевелив рукой люстру, согнала встревоженную птицу назад в клетку.

— Как вы ее назвали? — приблизившись к клетке, спросила Кристина.

— Так и зовем — канарейка. Пытались поначалу какие-то имена придумать, но ни одно не прижилось.

— Она такая проныра, — весело сказала Кристина, наблюдая, как птица, поворачиваясь тельцем то в одну, то в другую сторону, шустрыми короткими прыжками скакала по жердочке. — А можно мне ее в руки взять?

— Нет, — тут же отрезал Юрий, спеша опередить с ответом супругу. — Это птица, а не кот.

Никак не отреагировав на слова брата, будто их не было вовсе, Кристина повернулась и посмотрела на Ольгу, всем своим видом показывая, что вопрос был адресован исключительно ей и только ее решение для нее и имеет значение.

— Да, конечно, можно, Кристина.

— Оля, — строго и недовольно посмотрел на жену Юрий.

— Пусть возьмет. Почему ты так противишься этому? — сказала Ольга, давая понять, что считает категоричный отказ мужа лишь пустым нежеланием идти навстречу сестре даже в такой элементарной и невинной просьбе.

Получив согласие невестки, Кристина просунула в клетку руку и, загнав канарейку в угол, бережно взяла ее в ладонь. Вместе с птицей она вернулась за стол, где принялась пальцем гладить ее по головке; тут же к ней подскочила Саша, желая воспользоваться представившейся возможностью потрогать питомца.

— Оля, это неправильно.

— Я ничего здесь страшного не вижу, — ответила супругу Ольга, наблюдая, как дочка аккуратно поглаживает головку зажатой в руке тети канарейки.

— Пойми, что так не делается: прежде мы запретили Саше трогать птицу, а сейчас оказывается, что в этом нет ничего страшного. И как теперь ей следует воспринимать наши слова? Разве может она после этого всерьез относиться к выдвигаемым нами требованиям?

— Я никогда не была против. Это ты один с самого начала так решил… Ты вообще страшным занудой сделался, Юра, — ко всему цепляешься. С тобой невозможно тяжело стало. Раньше ты таким не был.

Слова жены задели Юрия за живое. В очередной раз услышав упрек в том, что он напрягает окружающих, он попытался взвесить ситуацию и понять, не являлось ли сопротивление с его стороны действительно лишь необоснованной придиркой, но, заглянув в себя, только еще более утвердился во мнении, что абсолютно прав. Недовольство его было вызвано сейчас не тем, что супруга пошла на уступку сестре, разрешив вопреки установленному в семье правилу взять в руки питомца (чего ни он, ни Ольга, ни Саша себе не позволяли), и даже не тем, что это дискредитировало в глазах дочери их родительский авторитет и справедливость предъявляемых ими требований; главная причина его возмущения заключалась в том, что трогать птицу, по его убеждению, было совершенно излишне и вредно.