Услышав входившего супруга, Полина, все еще одетая в клубное платье, спешно поднялась из-за стола дочери, открыла шкаф и принялась перебирать сложенную в нем одежду, повернувшись так, чтобы муж не мог видеть ее лицо.

— Как в клубе отдохнули? — только ступив в комнату и не решаясь проходить дальше, спросил Завязин.

Полина молчала, нервически разбирая вещи, не отдавая себе отчета в том, что она делает и зачем.

— Кто из девчонок был?

Ответа опять не последовало.

— Чем занимались?.. Что-то вы долго гуляли. Уже почти три часа ночи, — продолжил Завязин настойчивее, даже с каким-то упреком в голосе.

Полина ничего не отвечала, полностью игнорируя адресованные ей слова.

Молчание супруги сделалось для Завязина нестерпимым. Одно сильнейшее бессознательное желание завладело им — каким угодно способом вывести ее на разговор.

— Ты вообще где была?.. — вновь обратился он к жене, но тут увидел, что на безымянном пальце ее правой руки не было кольца. — Где твое обручальное кольцо?

Полина замерла, но лишь на мгновение, а затем с еще большим усердием продолжила перебирать вещи: она поднимала, раскладывала их лишь для того, чтобы, тут же скомкав, вернуть на место или бросить на кровать.

— Где твое кольцо?! — громко повторил Завязин, подходя к жене. — Зачем ты его сняла?! С кем ты была?!

Приблизившись к Полине, он попытался заглянуть ей в лицо, но та сразу же переместилась к другой полке шкафа.

— Зачем ты сняла кольцо?!! — взяв жену за предплечье, грозно выпалил Завязин.

— Хочу и сняла! Тебе вообще какое дело?! — оттолкнув руку мужа, сама развернулась к нему Полина. Ее заплаканное лицо было искривлено глубокой обидой, болью и еле сдерживаемым гневом.

— Я твой муж и имею право знать!

— Как ты смеешь говорить мне такое!

— Я твой муж!.. — повторил было Завязин, но речь его прервал яростный окрик Полины:

— Кристина все рассказала мне!!! Сказала про ребенка!!!

Завязин замер, и в то же мгновение при виде оторопевшего супруга Полина ощутила, как еще теплившаяся в ее душе отчаянная надежда, что все сказанное Кристиной было недоразумением, потухла окончательно. Разразившись сдавленными рыданиями, она выбежала из комнаты.

Чувствуя, что никак не может облегчить положение жены, что не имеет морального права даже просто заговорить с ней, Завязин не успокаивал ее. Жалость к супруге и глубинное понимание своей вины в случившемся захватили его, но в то же время он испытал огромное облегчение: душевное смятение, месяцами разраставшееся, преследующее его, еще секунду назад не дававшее ему покоя, мгновенно улетучилось. Наконец все было разрешено, раскрыто. Теперь она все знала.