— Ах ты дрянь!!! — взревела она, войдя в комнату и увидев выдвинутый заляпанный румянами и тенями ящик комода, перевернутую вверх дном косметичку, валявшиеся всюду вокруг подавленные тюбики и флаконы. — Что ты натворила?!!

Гнев подкатил Вике к горлу, сдавил шею, и она, схватив дочь за волосы, что есть силы принялась трясти ее в разные стороны. Из стиснутого в волосах порезанного пальца густо сочилась кровь, но она не замечала этого, как не чувствовала и боли, — дикая злость бурлила в Вике. Тряся дочь, видя, как та болтается, словно кукла, чувствуя, как хрустят под пальцами корни детских волос, она распалялась все сильнее, с наслаждением впитывая ее страдания.

— Поганка! Гадина! Дрянь!!! — в исступлении орала Вика. Голос ее исказился до неузнаваемости, сделавшись надрывным, истерически-резким; рот был приоткрыт, зубы сжаты, а глаза пылали неумолимой яростью.

Беспомощно трепыхаясь из стороны в сторону, обеими ладошками ухватившись за руку матери, Даша разразилась плачем: слезы хлынули из-под ее сдавленных век, но при виде их Вика принялась только еще сильнее трясти дочь. Изнывающая душа ее жаждала выплеснуть, выместить все то, что накипело и терзало ее, и под действием этого несознательного стремления она вдруг резко отдернула руку в сторону и, развернув Дашу задом, ударила ладонью по попе; и в этот момент почувствовала удовлетворение.

Вика ударила дочь несильно, с какой-то нерешительностью, даже опаской, будто в глубине души, на уровне подсознания боялась это сделать, и Даша, лишь кротко пискнув, стерпела; но с этим ударом словно что-то открылось в Вике. С пониманием того, что ничего ужасного не произошло, внутренняя сдерживающая ее неистовую ярость преграда пала окончательно: тут же почувствовала она, что может ударить сильнее и что более сильный удар будет ей еще сладостней. Все это промелькнуло в ее сознании одним мимолетным целостным впечатлением, и она сразу следом ударила дочь второй раз, затем третий, четвертый. Даша закричала от страха и боли, и крик ее, слившись с вырвавшимся плачем, перешел в одно безудержное истошное рыдание.

— Вот тебе! Дрянь! Вот тебе! — вопила Вика, продолжая бить Дашу все сильнее, упиваясь каждым ударом, упиваясь болью дочери, тем, что доставляла ей эту боль, и через ее страдания утоляя собственные душевные муки; а когда наконец излила хлынувшую через край злобу, отпустила руку и принялась собирать разбросанную по комоду косметику.

Высвободившись из руки матери, Даша развернулась и, не сходя с места, уставилась на нее. Слезы ручьями лились из ее глаз, нос и губы хлюпали влагой, а заляпанное растекшейся косметикой личико было перекошено болью и страхом — абсолютным страхом ребенка перед разъяренным родителем, в воле которого она всецело находилась. Взглянув в лицо матери, Даша замерла на секунду, как бы не решаясь ни на какое действие, а увидев, что та не смотрит уже на нее, и почувствовав, что с ней закончено, бросилась прочь из спальни.