Следующий час слился в одно расплывчатое пятно. Наша машина ехала следом за той, где находился гроб брата. Его имя было выложено белыми лилиями. Когда мы прибыли в церковь, я смотрела, как гроб вытаскивают из машины – его несли папа и мои дяди. А потом я заметила того, кого не видела уже несколько дней.
Даже пребывая в состоянии оцепенения, мое сердце забилось быстрее, когда я увидела Кромвеля. Он был в черном костюме, в черном галстуке, его растрепанные темные волосы блестели на солнце. Я постаралась на него не смотреть, но обнаружила, что не могу. Он подошел и пожал руку моему отцу. Я нахмурилась, гадая, что он сделает потом. Кромвель занял место рядом с гробом и вместе с остальными поднял моего брата на плечи, взял на себя тяжкую ношу, которую Истон больше не мог нести.
Процессия двинулась к церкви, и кто-то взял меня за руку. Мама везла мое кресло за печальной процессией. На церковных скамьях сидели люди из университета.
Брайс, Мэтт, Сара, Кейси. Но я не нашла в себе сил с ними поздороваться, потому что смотрела только на Кромвеля. Он шагал с таким решительным видом, что это разбивало мне сердце.
Потому что я его оттолкнула.
Держала его на расстоянии, в то время как он хотел лишь одного: показать, как сильно любит меня.
Как он любил Истона.
Началась служба, и я безучастно смотрела на алтарь. Пастор что-то говорил, но я не слушала. Вместо этого я смотрела на гроб и мысленно повторяла текст письма Истона. Но я встрепенулась, когда пастор сказал:
– А теперь мы послушаем музыку.
Я понятия не имела, что происходит, но потом Кромвель встал со своего места.
Мое сердце билось где-то в горле, когда юноша подошел к пианино. Я затаила дыхание, когда его руки коснулись клавиш. А потом мое сердце разбилось вдребезги, когда пастор объявил название произведения: «Крылья».
Под церковными сводами зазвучала знакомая мелодия. Я закрыла глаза, и Кромвель заиграл свою версию моей песни, подобную ангельскому пению. Слов не было, но я пела их мысленно, и они идеально накладывались на гениальную игру Кромвеля.
Пока звучала музыка, на меня постепенно снисходило странное умиротворение. Сложные пассажи и созвучия Кромвеля оживили Истона в моем сердце, и я окончательно уверилась: брат обрел покой. Он наконец освободился от цепей, которые приковывали его к жизни.