Сначала меня раздражала его шепелявость. Потом она даже начала мне нравиться.

Я кивала.

– Тогда оно твое.

Он активно пытался вовлечь меня в разговор каждый раз, когда мы садились за обеденный стол. Когда я озвучивала свое желание навестить могилу отца и Пэм закатывала глаза, Даррен всегда оказывался рядом, чтобы сказать, что это прекрасная идея. Он даже покупал мне «КитКат», который я оставляла на надгробии отца, в память о всех тех батончиках, что мы делили каждое утро на остановке, пока ждали автобусы – в школу и на работу.

– Две тебе, две мне.

– Но ты ведь больше меня, папа.

– А ты еще только растешь. Запомни: само путешествие всегда лучше, чем пункт назначения.

В какой-то степени я была счастлива. Да и как не испытывать счастье, когда ты переезжаешь из двухкомнатной квартиры в Анахайме в роскошный особняк Тодос-Сантоса и в придачу получаешь обновленный гардероб и нового папу, который очень старается заполнить дыры, которые остались после твоего настоящего отца? Даррен не виноват в том, что нас искусственно внедрили в жизнь друг друга. И определенно он не виноват в том, что я скучала по своему настоящему папе так, будто он был одним из моих внутренних органов, без которого мой организм не мог нормально функционировать.

У Даррена имелся лишь один недостаток. Всего один. И, прожив столько лет с отцом, мы уже настолько к этому привыкли, что этот недостаток слился с нашей жизнью, подобно уродливой мебели, которая досталась в наследство от любимого умершего человека.

Временами он возвращался из деловых поездок в ярости. Но он, как и папа, всегда старался оградить нас от своего гнева. В первый раз, когда он ворвался в дом мрачнее тучи, мне стало страшно. Но Даррен отправился прямиком в свой домашний кабинет и не выходил оттуда пару дней. Это было, мягко говоря, странно, но уже не так ужасало. Когда он наконец покинул свой офис, он снова казался спокойным, безмятежным и вежливым.

– Мне жаль, что я шорвалша. Я обнаружил, что вложил большие деньги в отель, который не будет доштроен еще ближайшие дешать лет. Мое поведение было неправильным, такого больше не повторитша, – оправдывался он, поправляя свой смятый галстук.

Только это происходило снова. И снова. И, черт возьми, снова. Я старалась отгородиться от этого. Не то чтобы его поведение как-то отражалось на мне или маме. Иногда я слышала, как он кричал на кого-то по телефону – без шепелявости, будто момент, когда он терял свой рассудок, влиял и на его манеры поведения, – но с нами он всегда разговаривал спокойно. Однажды, на следующий день после очередной вспышки гнева, к нам зашел мужчина. Дедушка в возрасте, похожий на юриста, в брюках с высоким поясом. Я наблюдала за ними из окна спальни. Даррен чуть не ударил его прямо в лицо.