Она щелкнула языком, сжала коленями бока лошади — скорее ласка, нежели приказание. Сириус понесся стрелой.

* * *

Бертий, устроившись у кухонной плиты, читала роман Ги де Мопассана «Наше сердце». Она недавно открыла для себя этого автора и теперь мечтала приобрести все его произведения. Гийом уехал в Ангулем — поиски помещения под магазин, которое можно было бы арендовать, затягивались. Этьенетта чистила овощи не самого аппетитного вида — они подмерзли в кладовой. Маленький Николя сидел в высоком детском стульчике и играл цветными шариками.

— Странные они люди! Даже вас с мужем на похороны мсье Жиро не позвали! — обратилась к Бертий бывшая служанка. — Колен тоже недоволен!

— Глупости! — отвечала калека. — Дядя и сам не рвался на эти похороны. Не пришлось изображать горе перед людьми в церкви! Я, кстати, того же мнения. В такой холод лучше быть дома. Я и так простужена… Скорей бы вернулась Клер! Без нее дом словно неживой!

Бертий промокнула платочком покрасневший, припухший нос. Ей до смерти надоели косые взгляды Этьенетты, стук лопастных мельничных колес и что через мокрое от дождя и снега стекло ничего как следует не рассмотреть. Уж не белая ли это лошадь въезжает во двор?

— Этьенетта, ступай и посмотри! Кажется, у нас гости! Я видела Сириуса!

Однако новая мадам Руа привычно пропустила ее распоряжение мимо ушей: она испытывала злорадное удовольствие от того, что не оказывает Бертий даже малейшей услуги.

— Ослица упрямая! — рассерженно воскликнула увечная и покатила свое кресло к двери. — А где Раймонда?

— Я отправила ее кормить кур! Потом она принесет мне воды.

Дверь открылась, и вошла Клер с малышом Матье на руках. Щеки у обоих разрумянились на ветру. Соважон, грязный до самой холки, следовал за хозяйкой.

— Вот я и дома! — воскликнула молодая женщина. — Сил не было там оставаться, пусть даже на одну ночь!

Бертий, лучась улыбкой, направилась к кузине. Прибежал мэтр Руа, предупрежденный кем-то из работников.

— Доченька! — пробормотал он. — Не ждал тебя так рано, но я так рад, так рад!

Взгляд карих глаз отца, исполненный любви, заставил Клер ощутить, как прорывает плотину ее горя — вернее, всех ее горестей. Рыдая, она прижалась к отцу, не выпуская из рук Матье, который с опаской поглядывал на незнакомых людей.

— А это что за красавчик? Неужели мой сын Матье?

Колен тоже заплакал.