- Признаю, мне не следовало вступать в связь с Ричардом Джонсоном, - начала Элизабет. - Я влюбилась в него еще в Нью-Йорке, он мне нравился, и, когда мы встретились во Франции, я не устояла. Я искренне его люблю. Вы оскорбляли меня, как прежде мою маму, хотя сами небезупречны и прекрасно это знаете.

Гуго Ларош повернулся и посмотрел на внучку. Он пытался быть с ней строгим, но у него это плохо получалось.

- В чем еще ты меня упрекнешь? Что я слишком сильно тебя люблю? Или есть еще претензии?

Элизабет смутилась. Дед был на грани паники, он, такой неумолимый и авторитарный!

- Нет, мне вы зла не причинили, по крайней мере пока. Но я только что прочла дневник, которому мама поверяла свои мысли и опасения. Там говорится и о вашем… влечении, которое вполне можно назвать кровосмесительным.

- Кровосмесительным? Что за чушь! Это была любовь! - ответил дед, смутившись. - Я ее любил и ревновал. Ничего дурного я Катрин не сделал. И доказательство тому - что она меня простила, когда уже была женой и матерью. Это был твой третий день рождения, и вечером мы с ней долго разговаривали. Адела устроила полдник в парке, Гийом тоже присутствовал, и я предложил ему, в который раз, переехать жить в замок и помогать мне. Он отказался. Потом мы с Катрин гуляли по аллеям, и я признался, как сожалею о своих поступках. И, видит Бог, она была сама доброта и понимание! Простила все и даже поцеловала меня в щеку.

Это признание лишь укрепило Элизабет в ее намерении. Хватит конфликтов, тревог и жестокости!

- В таком случае, дедушка, в память о ней пообещайте впредь сдерживаться! Я согласна помогать вам управлять поместьем, но не менее деятельного помощника вы обретете в лице Ричарда Джонсона. Жители Монтиньяка уже чешут языками, и моя репутация пострадала, отчего страдает моя родня - дяди и дедушка Туан. Если мы объявим о помолвке и скорой свадьбе, слухи затихнут сами собой. Думаю, вы не хотите замарать свое имя и не допустите, чтобы скандал навредил вашей деловой репутации? Что подумают ваши работники и клиентура, если я останусь жить с вами, запертая в четырех стенах? Дедушка, мне восемнадцать, и я хочу наслаждаться всеми доступными радостями жизни. Будем устраивать балы, праздники!

Не ожидавший от внучки таких речей, Гуго Ларош отошел к камину и сел в кресло. В глубине души он признавал, что Элизабет права.

- В дневнике мама упоминает тетю Клотильду, - продолжала молодая женщина. - Это ваша сестра или бабушки?

- Моя младшая сестра. Она уже шесть лет как овдовела и пишет ежемесячно, чтобы пожаловаться на одиночество. Притом что у нее отличный дом в окрестностях Сегонзака.