Вот почему Гэн, понимая, что впереди их ждет реальная опасность, постарался выкинуть эту мысль из головы едва ли не в ту же минуту, как Месснер покинул дом. Он напечатал новый список требований к командирам, потом помог готовить ужин. Спать он лег, как обычно, и проснулся в два часа ночи, чтобы отправиться в посудную кладовку на свидание с Кармен. Он рассказал ей все, уже освободившись от волнения, которое испытывал днем. Он успел о нем забыть.

– Я обеспокоен словами Месснера, – сказал Гэн. Кармен сидела у него на коленях, обхватив его руками за шею. «Я обеспокоен». Это было самое сильное слово, которое он нашел.

Кармен, которой следовало внимательно выслушать его и засыпать вопросами о собственной безопасности и безопасности своих товарищей, только поцеловала его, потому что и она в полной мере овладела искусством забывать. Они овладели им вместе. Поцелуй как будто погрузил их в глубокое и чистое озеро, стирающее память.

– Подождем, а там видно будет, – сказала Кармен. Могли ли они что-нибудь предпринять, попытаться удрать? У них для этого были все возможности: террористы совершенно распустились. Никто ни за кем не следил. Гэн запустил руки ей под рубашку, ощутил под пальцами ее острые лопатки.

– Надо сбежать, – сказала она. Но ее наверняка поймают и станут пытать. Так говорили ей командиры во время тренировок. И под пытками она расскажет им все. Она уже не помнила, о чем именно никому не должна рассказывать, – о чем-то таком, что могло привести к гибели ее товарищей. На свете существовало два места, где она могла укрыться: в доме и вне дома, и еще вопрос, где безопаснее. В доме, в посудной кладовке, она чувствовала себя спокойнее, чем где-либо еще. Ей было ясно, что святая Роза Лимская обитает здесь, в этом доме. И Кармен находится под ее защитой. Святая услышала ее молитвы. Лучше держаться своей святой. Она снова поцеловала Гэна. Все девчонки мечтают о такой любви, как у нее.

– Надо бы это обсудить, – сказал Гэн. Но она уже сняла рубашку и расстелила ее на полу. Этот импровизированный ковер так и манил их лечь. И они легли.

– Давай обсудим, – прошептала она, блаженно закрывая глаза.

Как только Роксана Косс влюбилась, она тут же влюбилась снова. Это были два разных, но связанных одно с другим переживания, – одно накладывалось на другое, – так что мысленно она не могла их разделить. Кацуми Хосокава вошел в ее комнату посреди ночи и долго стоял у двери, держа ее в своих объятиях. Казалось, он явился откуда-то, где никому, кроме него, не удалось выжить, – с места авиакатастрофы или кораблекрушения, и теперь был способен лишь на одно: держать ее в своих объятиях. Они не могли разговаривать друг с другом, но Роксана Косс не считала, что язык является единственным способом общения. Кроме того, о чем тут говорить? Они понимали друг друга без слов. Она прижалась к нему, обхватила руками его шею, он обнял ее за спину. Иногда она ему кивала, иногда он покачивал ее, словно баюкая. Прислушиваясь к тому, как он дышит, она подумала, что он, наверное, плачет. Она его понимала. Она сама плакала. Она плакала от облегчения, наступившего оттого, что он рядом с ней в темной комнате. Такое облегчение испытываешь, когда тебя любят и когда ты любишь. Они бы простояли так всю ночь, и он так и ушел бы, не сказав ни слова, если бы она не завела руку себе за спину, не обхватила бы его ладонь и не повела его к постели. Есть много способов разговаривать друг с другом. Он поцеловал ее, она откинулась на спину. Шторы на окнах были задернуты, и в комнате стояла полная темнота.