— Тебе не следует здесь находиться, — упрекнул он.

Было странно видеть его живущим в этом подземелье так независимо — этого человека, которого я знала много лет, который был безумно придирчив к своим Американцам и имел аллергию на дешевый одеколон и предлоги.

— Никто не говорил мне, что я могу, — ответила я, скрывая свою неуверенность в том, как Ронан отнесется к этому, если узнает.

Не ради себя, а ради Ивана.

— Я говорю тебе это сейчас. Возвращайся наверх.

По пути в камеру я проигнорировала его и осторожно обошла окровавленный пластиковый брезент на полу.

— Мила. — это было разочарованное рычание. — Здесь повсюду кровь. Я не хочу, чтобы ты потеряла сознание и ударилась головой о цементный пол.

Когда я подошла к нему, легкая улыбка появилась при воспоминании о том, как он просовывал мою голову между моими коленями после многих ссор — в то время как бормотал акцентированные, ободряющие слова — особенно один провал поддержки, где Иван перепрыгнул через забор, чтобы добраться до меня, что вызвало зависть всей команды. Я всегда воспринимала его присутствие как должное. Отказывалась сделать то же самое с его жизнью.

Протянув руку через решетку, я вытерла свежую кровь с его разбитой губы. Его рука метнулась вперед и схватила меня за запястье, внезапная волна недовольства поднялась в его глазах.

— Какого хрена он с тобой сделал?

Я моргнула.

— Вообще-то ничего.

— Ничего, правда?

— Ну… — я сглотнула. — Я видела, как он отрезал человеку палец, выстрелил кому-то в голову за обеденным столом и, очевидно, убил еще нескольких на подъездной дорожке. Но у меня все шло хорошо.

В течение тяжелой секунды Иван смотрел на меня, как на сумасшедшую, прежде чем отпустить мое запястье.

— В этом нет ничего хорошего. Ты должна быть дома, где тебе и место, а не… — он с отвращением огляделся. — Здесь.

Здесь.