– Да, – отвечаю сыну. – Честно…

Мишаня кивает, хмуро рассматривая свою игрушку.

Он был в лютой истерике, когда узнал, что Оля в больнице. Результат того, что родители моей жены обращаются со словами небрежно даже там, где нужно хотя бы на пять сотых включить мозги и быть аккуратнее.

Откинув голову и прикрыв глаза, чувствую, как на секунду с висков слетает тяжесть.

Я задвинул работу в такой дальний ящик, что с трудом могу вспомнить, на чем вообще закончил четыре дня назад. Я отказался от всех командировок на ближайшие две недели. Не участвовал ни в одном комитете. Проигнорировал пятьдесят процентов звонков. Я появлялся в своем кабинете только для того, чтобы подписать документы и разгрестись с текучкой, которая накапливается как снежный ком, но меня это не парит. Я просто переложил свою работу на заместителей, и уверен, скоро это ружье выстрелит, но мне и на это плевать.

Забросив Мишу в сад, еду в мэрию, начиная рабочий день на час позже положенного.

Лоб моего секретаря прорезает морщина, когда я появляюсь в собственной приемной.

– Краше в гроб кладут… – бормочет, следуя за мной.

– Сделай кофе, – прошу ее, усаживаясь за стол.

Тру пальцами переносицу, глядя на лежащую передо мной стопку документов для подписания.

Принимаю входящий от главврача теперь уже горячо любимой мною больницы.

– Да? – говорю в трубку.

– Доброе утро, – здоровается Филимонов. – Ну что ж, проснулась наша красавица, – сообщает он.

Сжимаю пальцы в кулак, поднося его к губам и чувствуя, как внутри лопается пузырь напряжения, от которого четыре дня мне в глотку не лезло ни хера, кроме кофе.

– Еду… – сбрасываю вызов и встаю со стула, оттолкнув его от себя.

Он сам встречает меня в отделении.

Протягивает халат, со словами:

– Пять минут, не больше.

Киваю.

Надеваю бахилы и позволяю медсестре реанимации обработать свои руки антисептиком.