Я сделала то, что не делала уже около полугода. Я взяла сына на руки. Резко, но любяще, и прошептала ему на ухо, но так, чтобы мои слова услышали все присутствующие: “Берек, дорогой, мы не можем пойти. Завтра я сильно занята”.

Ребёнок мгновенно обмяк в моих руках. Лишь секунду он смотрел в мои глаза непонимающе – он ведь никогда не просил у меня ничего так сильно и вот попросил, а я отказала – а затем вдруг его взгляд стал опустошённым. Этот второй его взгляд едва не убил меня на месте. А затем, он вдруг обернулся к Байрону и, обняв меня за шею одной рукой, не глядя никому в глаза, тихо произнёс:

– Если моя мама не может пойти со мной, тогда и я никуда не пойду. Я её ни за что не брошу.

Глава 39. Тереза Холт. 26 сентября.

Глава 39.

Тереза Холт.

26 сентября.

Поспешно возвращаясь домой, так и не зайдя в художественный магазин, я, управляя автомобилем, никак не могла остановить потоки слёз, внезапно хлынувших из моих глаз, стоило мне только пристегнуть свой ремень безопасности, но мне всё ещё удавалось скрывать свои рыдания от Берека. Уткнувшись лбом в дверцу, он всю дорогу молчал, пока я спиной чувствовала то ужасное состояние, в котором он пребывал. Состояние потухшей свечи. Он никогда ни о чём так страстно меня не просил… А я отказала ему. На глазах у посторонних взрослых людей. Он этого никогда не забудет. Простит, конечно, но не забудет. И всё из-за этого подонка Крайтона.

Прежде чем я успела поспешно развернуться на той парковке и уйти в направлении своего автомобиля, Августа добросила в нашу сторону фразу: “И всё же мы очень будем ждать вашего прихода, так что обязательно приходите, если вдруг у вас освободится время. Вечеринка будет длиться с пяти до девяти часов”. Когда она договорила эту фразу, я почувствовала, как Берек, всё ещё сидящий у меня на руках, ещё сильнее сжал пучок моих волос в свой кулачок, а затем вдруг резко выпустил его. Он больше никогда ничего не попросит у меня так сильно… Он больше никогда не будет просить у меня что-либо при людях. Ему и так это сложно давалось, а здесь вдруг я уничтожила в нём единственный за всю его пятилетнюю жизнь запал… Какие трогательные слова он мне говорил! Как ласково меня называл! Как достойно просил, обещая мне взамен отдачу! А я растоптала его огонь на глазах у всех…

За время поездки до дома я всё же смогла обуздать потоки своих слёз и, незаметно протерев лицо одноразовой салфеткой и аккуратно припарковавшись, как обычно помогла выйти сыну из машины. Зайдя в дом, он заплетающимся шагом, с поникшей головой, молчаливо поплёлся на второй этаж. Я же направилась на кухню, где, спрятавшись за огромным двустворчатым холодильником, ещё раз хорошенько проплакалась. На ужин мы оба почти ничего не съели и почти ничего не сказали. Когда я спрашивала его о том, хочет ли он молока или вилку вместо ложки, он отвечал, но глаз на меня не поднимал. Я видела, что и его глаза тоже были заплаканы, хотя и не видела, чтобы он плакал. Мы даже страдали одинаковым способом.