Они подошли к кабинету Сэди, на двери которого до сих пор висела табличка «Дов Мизрах».

– Ну, вот мы и пришли, – сказала Сэди. – Итак, какой вопрос ты мне хотела задать не перед всем классом?

– Ах да… Я боялась смутить вас… Мне действительно понравилась «Тебе решать», но…

– Но?..

– Но она и рядом не стояла с «Итиго»! Вы только не обижайтесь. Я вас очень уважаю, профессор Грин, честно.

– Не переживай, Дестини, ты права на все сто. Именно поэтому я и принесла вам игру. Хотела показать, с чего я начинала.

– Тогда я хочу вас спросить вот о чем: как вы за столь непродолжительное время умудрились сделать гигантский скачок от «Тебе решать» к «Итиго»? Как вам удалось так молниеносно повысить свое мастерство? Прыгнуть выше головы? Вот чего я не понимаю. Вот чего я сама никак не могу достигнуть.

– Это долгая история, – вздохнула Сэди, глядя на Дестини.

Не знать, как прыгнуть выше головы, – это мучение. Изнывать от желаний, не совпадающих с твоими возможностями, но упорно, как завещал Роберт Браунинг, «тянуться к недосягаемому» – мучение еще большее.

– Боюсь, у меня нет готового ответа, – сказала Сэди. – Давай поговорим об этом позже, когда я подумаю, хорошо?

В ту же ночь Сэди мысленно вернулась в тысяча девятьсот девяносто шестой год. Тогда она действительно совершила прорыв в работе. Но какой ценой? Стыдно признаться, какие мотивы двигали ею, какие причины толкали ее на достижение «недосягаемого». Во-первых, ей хотелось доказать всему МТУ, что она настоящий профессионал и поступила в институт благодаря уму, а не принадлежности к женскому полу. Во-вторых, ей хотелось заставить Дова кусать локти за то, что он ее бросил. И в-третьих, вынудить Сэма признать, что ему посчастливилось работать с такой выдающейся личностью, как она, с таким гуру-программистом, c таким переполненным гениальными замыслами самородком. Но как объяснить это Дестини? Как объяснить Дестини, что ее творческий потенциал и небывалую работоспособность в тысяча девятьсот девяносто шестом году подхлестнули себялюбие, мелочные обиды и общая неудовлетворенность жизнью? Что только благодаря упорному труду и силе воли Сэди Грин и стала великой? И что высокое искусство – удел не самых счастливых людей?

Интересно, а как бы ответил на вопрос Дестини Сэм? Знающий все на свете Сэм, который как никто другой, вынужденно признавала Сэди, умел расцвечивать этот мир – или, по крайней мере, мир Сэди – ликующими и жизнерадостными красками. Ей постоянно хотелось ему позвонить. Каждый булыжник в мостовой Кембриджа будил в ней воспоминания о Сэме и Марксе. Но разве можно возродить дружбу, обремененную тяжким грузом, просто подняв телефонную трубку? Нет. Достаточно и того, что она знала: Сэм жив. Его имя часто мелькало в групповой рассылке коммерческого отдела «Нечестных», однако напрямую с Сэмом Сэди не общалась со времен «Первопроходцев».