В груди разливается тепло. Ничего лучшего мне в жизни не говорили. Мне нравится чувствовать себя защитником. Даже если на самом деле я не такой.

Вспоминаю Кевина и школу. Его лицо, когда он спустил курок.

– Так вот, Джосайя, – продолжает Уилла, отвлекая меня от неприятных воспоминаний. – Он оказался маньяком. Однажды вечером заманил Джульетту к себе домой и сфотографировал голой. И даже послал ей фотки и написал, что их увидят все, если она кому-нибудь расскажет.

Я потрясен, я просто в ужасе.

– Ты прикалываешься? Жуть какая… Бедная Джульетта! И что стало с тем парнем? Его посадили?

Уилла опять мрачнеет:

– Нет, конечно. Ничего ему не было. Вообще ничего. Джульетта решилась пойти к пастору и к шефу полиции, но они ни черта не сделали, только предложили Джосайи уволиться. По крайней мере, у него хватило совести свалить отсюда.

Я просто в ярости от такой несправедливости.

– Что? Этому парню вообще ничего не было?!

Уилла качает головой:

– Нет. Бог знает, какую лапшу он сейчас вешает на уши твоей маме. Наверное, обвиняет во всем Джульетту.

Поверить не могу.

– Он просто урод.

– К сожалению, их полно.

В ее голосе такая покорность судьбе, что мне становится больно. Так хочется взять Уиллу за руку и сказать ей, что я‐то не изверг и не монстр. Но откуда мне знать? Вдруг это у меня наследственное и никуда от этого не деться?

Ведь я сын своего отца.

Меня внезапно просто распирает от желания рассказать Уилле правду и посмотреть на ее реакцию. Ужаснется она, когда узнает, кто я на самом деле, или будет по-прежнему считать меня защитником? И я говорю:

– Мой отец был серийным убийцей.

Мы сидим перед туалетным столиком, и я вижу в зеркале над ним отражение Уиллы. У нее отвисает челюсть. Ее глаза в зеркале встречаются с моими.

– Правда?