– От поляков отрепьевских осталось, – виновато пожал плечами государь. – Коли брезгуешь, велю скамью принести. Ты, кстати, отчего в ферязи да в штанах?

– Сам же подорожную прислал! Думаешь, скакать в рясе верхом очень удобно?

– Я полагал, ты в возке отправишься.

– Чтобы на каждой яме перепрягали? – Митрополит уселся в кресло. – Я бы тогда токмо послезавтра доехал!

– Тоже верно, – признал Василий Иванович. – Как Ксения, как дети?

– Жена, слава богам, здорова, с детьми хуже, – вздохнул святитель. – Пока ты их из лап годуновских вырвал, приказчики царские успели чуть не до смерти малышей довести. Танечка с тех пор слаба, задыхается постоянно. А у Мишеньки ноги болеют. Ходит плохо.

– Прости, Федор, – развел руками царь Василий. – Как успел, так сразу и выкрал.

– Я понимаю… – вздохнул святитель. – Иные и вовсе ничем не помогли. Но хватит о прошлом, сказывай, зачем звал? Не зря ведь спешку такую учинил!

– Гришка Отрепьев опять ушел, – признался государь, тоже садясь в кресло. – Скользкий, паскуда! Два раза на поле брани из-под картечи выскакивал, в Путивле от яда спасся, здесь неделю назад от ножа увернуться ухитрился. Опасаюсь я, оклемается он и снова себя царем Дмитрием провозгласит, смуту в державе затеет.

Митрополит Филарет промолчал, не желая напоминать другу разговор пятнадцатилетней давности, в котором тот сам признавался, что младший сын государя Ивана Васильевича жив. Одно дело – признание в кругу друзей, и совсем другое – то, что человек говорит вслух. Вслух за последние полтора десятилетия Василий Иванович ни разу не признал царевича выжившим. И, возможно уже и сам уверовал в смерть истинного Дмитрия.

– В общем, мне надобно объявить Дмитрия мертвым.

– Опять?! – изумился святитель. – Но как?!

– Если царевича канонизировать, он станет мертв с тройной надежностью. Ведь святой, коему во всех храмах по всей стране каноны поют и чудотворной усыпальнице коего поклоняются, не может быть живым, верно?

– Святотатство… – после долгого молчания ответил митрополит Ростовский.

– На благо державы русской, ради покоя земель православных, – чуть наклонился к нему через подлокотник государь.

В сей миг после осторожного стука отворились створки, несколько нарядных слуг внесли в горницу легкий низкий столик, поставили его между креслами, украсили высоким золотым кувшином с глянцевой эмалью на боках, поставили два кубка, блюда с мелко нарезанной бужениной, жареными пескарями, изюмом и курагой. Наполнив драгоценные, с самоцветами, бокалы, слуги, так и не проронив ни слова, исчезли.

– Поляки умеют дрессировать рабов, – негромко сказал царь всея Руси. – И жить с удобствами.