И получила улыбку в ответ.

* * *

До самой ночи я не могла забыть об Аделаиде и Селене, не понимая, чего они добиваются и что скрывают. Сегодня Селена не была похожа на человека, отказавшегося от собственного сына. Она не забыла его. Не хотела уступать. Выходит, Аделаида лгала? Но зачем? И почему на Оук-Стрит, 13, Селена холодно вторила ей: он мне не сын.

Что, чёрт возьми, происходит?

После ужина я поднялась к себе в комнату и устало поглядела в зеркало на собственное отражение.

– Господи, – выдавила я и провела пальцами по знатным синякам под глазами. Вид не очень: последние новости пусть и радовали, но что-то глубоко внутри не давало покоя. Мне не верилось, что жизнь стала налаживаться. Казалось, это только затишье перед бурей, которая грозит вот-вот разразиться.

Полиция уже неделю как твердила, что взяла след Крика и ищет его на северо-западе Сагадахока, между Скарборо и Санфордом. Вик здесь, в больнице, в безопасности, и ему ничто не угрожает, если Крика действительно видели в Санфорде, в сорока милях отсюда. Я не хотела признаться себе, что волновалась за него тоже.

Что будет, если его поймают? Смогут ли взять живым, или он сделает всё, чтобы не даться в руки полиции? А в тюрьме его приговорят к смертой казни? Очевидно, да. На него повесят все эти убийства, их уже хватит, чтобы дать несколько пожизненных. Как сейчас казнят преступников? Сажают на электрический стул? Вводят смертельные инъекции? Кажется, второе. Господи! Я спрятала лицо в ладонях и покачала головой. В последние дни это не выходит у меня из головы, а ночами мучают кошмары. Лениво стянув джинсы, в одной футболке и трусах я заползла под одеяло совершенно без сил. Голова была тяжёлой. Я устало прикрыла глаза. Если заснуть сейчас, этот, старый, день кончится и начнётся другой. Быть может, он будет получше.

Я легла на подушку и провалилась в тягостную чёрную дрёму.

Не прошло и нескольких секунд, как кто-то бесплотный толкнул меня в грудь, и я повалилась через край кровати, сквозь пространство спиной вперёд, и падала, падала, падала во тьму, пока не проснулась.

Глаза я открыла на втором ярусе кровати в лагере Мел-о-Ларк и стиснула край старого шерстяного пледа. Он знакомо покалывал пальцы. Темнота была густой, как гуашевая краска, и не растворялась от бледной луны, смотревшей в окна, точно поглощая свет. Поначалу сумрак непроглядно покрывал каждый фут. Но потом тучи отплыли в стороны, точно декорации в театральной постановке, и трупно-серебряная луна бледным набрякшим глазом осветила домик. Я вздрогнула и застыла.