Она бежала быстрее, чем он, и запрыгнула в последний автобус в сторону центра.

Клэр вышла и, оглядываясь по сторонам, проскользнула на задний двор общежития. Она взобралась по скобам на стене, молясь о том, чтобы Валери и Мэри Кэтрин не было на месте. Но этим вечером никто не отвечал на ее молитвы.

Подруги читали журналы и слушали Криса Барбера на маленьком портативном проигрывателе. Когда разъяренная и промокшая Клэр влезла в окно, они покатились со смеху. Они хохотали, когда просили одну из самых юных и робких обитательниц общежития принести для них чай. Они заливались смехом, пока искали большое банное полотенце и готовили для Клэр ванну в большой и обшарпанной ванной комнате в конце коридора.

Они поняли, что одного чая окажется мало, поэтому достали из ящика стола бутылку бренди. Клэр тоже рассмеялась. Она вытерла волосы и вкратце рассказала им свою историю, потягивая чай с капелькой бренди. А потом она легла на третью кровать и уснула.

Валери и Мэри Кэтрин сражались, как две тигрицы, чтобы к ним не подселили третью соседку. Они напомнили монахиням, что Клэр заплатила за место в общежитии до Пасхи, и великодушно предположили, что сестры во Христе не пойдут на обман и не будут взимать двойную арендную плату, так ведь? Мэри Кэтрин втайне была уверена, что Клэр вернется: американка чувствовала, что роман с Дэвидом не продвинется дальше первой базы[18]. Но когда Клэр с улыбкой устроилась на своей старой кровати, Мэри Кэтрин деликатно промолчала. Как и Валери.

– Мне правда жаль. Я выгляжу полной идиоткой, – призналась Клэр.

– Ерунда, сейчас ты выглядишь намного милее, – сказала Валери. – Теперь мы точно знаем, что ты нормальная и больше не проповедуешь мир и покой настоящей любви. От этого всех тошнило.

За утренним кофе Бар принес Дэвиду извинения:

– Вчера вечером я сболтнул лишнего. Я вовсе не хотел проявить неуважение.

– Разумеется. Все в порядке. Спасибо, – пробормотал Дэвид.

– Ты весь какой-то потрепанный. Не сочти за грубость, но с тобой все в порядке?

– Конечно, я в порядке.

Дэвид допил кофе и вернулся к пациентам.

Он потратил около трех часов на уборку квартиры. Вынес весь мусор, включая несъеденную картошку. Утром сходил в магазин и купил чай, кофе, молоко, сахар, кукурузные хлопья, сардины и апельсины. Покупки разложил так аккуратно, как только мог. А еще он купил вазу и оставил ее на столе вместе с запиской:

Это для цветов, которые я хочу подарить тебе сегодня вечером. Я пойму, если ты откажешься меня видеть. Но это разобьет мне сердце. Ты – все, о чем я когда-либо мечтал и на что надеялся. Ты – это гораздо, гораздо больше. Вчера вечером я не считал, что действую как узколобый кретин. Теперь я осознал, что вел себя именно так. Я не прошу, чтобы ты обняла меня, сказала, что все в порядке и ты меня прощаешь. Я хочу, чтобы ты правда простила меня и поверила, что я буду любить тебя, пока жив. Я не вижу ни просвета, ни способа обратить случившееся в шутку и развеселить тебя. Я просто надеюсь, что мы сможем снова смеяться, а серый мир вокруг опять обретет краски. Прости за то, что обидел тебя. Я могу причинить себе сколько угодно боли, но это не исцелит боль, которую я причинил тебе.