Дверь театральной кассы была распахнута. Внутри продавцы билетов, устроившие перерыв, курили и пили кофе. Лаура подошла к окошечку:

– Мы ищем Серафину Рамунни. Нам назначена встреча.

Молодой человек в нарукавниках и коричневом галстуке стряхнул пепел и кивнул:

– Она на сцене.

Лаура и Энца прошли вдоль ряда ренессансных полотен в витиеватых рамах во внутреннее фойе. Открыв дверь, они ступили в темный зал – гигантскую позолоченную шкатулку с драгоценностями. Запахи свежей краски, льняного масла и дорогих духов с нотой гардении сливались в пьянящую смесь, ряды сидений, обтянутых красным бархатом, спускались к авансцене. Сцена зияла темной пещерой. Энца подумала, что только в церкви она испытывала подобное немое благоговение.

Доски сцены поблескивали черным лаком. Прочерченные поверх них белые линии указывали, где будут стоять декорации. На авансцене виднелись небольшие крестики. Так, словно на военной карте, обозначалось место, где солист будет петь свою арию. С верхнего яруса прожекторы, как пушки, строго смотрели на эти отметки.

Полукольцо частных лож, с легкой руки Холли Никербокер и других светских репортеров прозванное «бриллиантовой подковой», было зарезервировано по подписке богатейшими людьми Нью-Йорка. Ложи нависали над партером, как изящные золотые кареты, украшенные вычурными медальонами. Позади сидений висели портьеры из алого дамаста, заглушая звуки с лестниц и из огромных коридоров. Каждый ярус мягко освещали канделябры из граненого стекла, напоминавшие диадемы.

Девушки спустились по проходу и обернулись, чтобы взглянуть на верхние ярусы. Пустые ряды простирались сколько хватало глаз. Театр вмещал четыре тысячи зрителей, и еще двести двадцать четыре билета на стоячие места продавались дешевле, но ценились не меньше.

Грандиозное здание театра повергло Лауру в трепет. Должно быть, чтобы управляться с этим огромным хозяйством, требовались тысячи служащих. За сценой работало множество людей различных профессий – рабочих сцены, электриков, строителей декораций, бутафоров, гримеров и костюмеров.

Под каждым горшком меда на Манхэттене прячется улей, подумала Энца.

Если Лаура была воодушевлена перспективой работать в Мет, то Энца нервничала. Она страшилась за свой английский, волновалась из-за выбранных блузки и юбки. Мет и бродячие труппы, раскидывавшие шатры в лугах Скильпарио, или варьете, которые помнила Лаура из своего детства на побережье Нью-Джерси, разделяла пропасть.

Серафина Рамунни стояла на пустой сцене перед лотком, заваленным тканями. Главному костюмеру театра было за тридцать. Красивая женщина с резкими чертами лица и отличной фигурой, чью стройность подчеркивали приталенный жакет и длинная юбка со встречными складками, в коричневых ботинках из телячьей кожи. Блестящие каштановые волосы удерживала черная бархатная лента. Она рылась в лежащих перед ней рулонах, помечая булавками те, которые собиралась купить. Невесомый шифон, прочный бархат, текучий атлас были развернуты перед ней как флаги. Почувствовав на себе взгляды, она обернулась: