– С кем имею честь?…

– Лаура Хири, а это Энца Раванелли.

– Вы по поводу места швеи?

Они кивнули одновременно.

– Я мисс Рамунни. Следуйте за мной в мастерскую.

Девушки смотрели на нее снизу вверх, не понимая, куда идти.

– Вы можете подняться сюда. Ступеньки вон там.

Энца вслед за Лаурой поднялась на сцену, чувствуя себя недостойной ступить на нее. Все равно что приблизиться к дарохранительнице в соборе. Она посмотрела вниз, в тускло освещенную оркестровую яму. Черные лакированные пюпитры были завалены белыми листами нот и походили на открытые книги.

Лаура поспешила за мисс Рамунни за кулисы и вниз по лестнице в подвальный этаж. Энца же улучила минутку и обернулась, чтобы бросить последний взгляд на огромный зал. Верхние ярусы напоминали огромное маковое поле.

– Кто написал письмо? – спросила Серафина.

– Я, – смущенно призналась Энца.

– Его читала вся костюмерная.

Лаура ободряюще взглянула на Энцу. Хороший знак.

– Мы получили от него большое удовольствие. Еще никто не пытался искать здесь работу, упоминая в качестве навыка прослушивание записей Карузо.

– Надеюсь, я не совершила ошибку, – сказала Энца.

– Образцы вашей работы спасли вас, – улыбнулась Серафина, проводя девушек в лифт, ведущий в подвал. – Обычно в запросах по поводу работы я не приветствую юмор, намеренный или нет.

Костюмерный цех в подвале Мет был огромен, целая пещера во всю длину здания. Раскроечные столы, ряды примерочных с зеркалами, где актеры могли рассмотреть себя под любым углом, швейные машины и отделочное помещение, где костюмы отпаривали, гладили и развешивали, – это была настоящая страна чудес, непохожая на все, что девушки видели до сих пор. Ткани любой выработки и текстуры: отрезы герцогского атласа сливочного цвета, рулоны жемчужного бархата, мягкие простыни серебристого фая, куски дымчато-голубой органзы – все это лежало на рабочих столах, стояло в рулонах, было сложено в корзины или уже раскраивалось в ожидании швеи.

Всюду были расставлены манекены, облаченные в наряды разной степени готовности, на стенах висели акварели, изображавшие Тристана, Леонору, Мандрагору и Ромео, – как святые в портретной галерее Ватикана.

Двадцать новейших, совершенных, блестевших черным лаком зингеровских швейных машин, снабженных яркими настольными лампами и мягкими стульями с низкими спинками, выстроились в ряд вдоль дальней стены, как танки на поле сражения. Трехстворчатое зеркало и круглая платформа для примерки стыдливо прятались в стороне за занавеской. Три длинных рабочих стола, готовых принять не меньше пятидесяти портних, делили центр комнаты на части; между ними были оставлены проходы.