В гараже стоит такая тишина, что можно услышать, как падает булавка, и это говорит о многом, учитывая, что мы на автодроме с девятью другими командами, которые продолжают работать.
–
Его только что отругали перед командой, и это сделала женщина. Я знаю, что Риггс – человек, который уважает женщин, но быть униженным перед командой должно быть тяжело. Но он согласился на наши условия, он знает правила, и они существуют не зря. Для «Моретти» это не новый кодекс.
Но все равно… мне это не нравится.
Каждая частичка меня пытается сказать ему взглядом, что я сожалею, что это не моих рук дело, но я встречаю каменное выражение лица и сталь в его глазах.
– Мы закончили? – спрашивает он, все по-прежнему молчат, не двигаясь, и, судя по бросаемым украдкой взглядам, им явно не по себе.
Я смотрю на команду. Некоторые, похоже, понимают, почему я так поступила, другие явно сердятся на меня. Я снова встречаю взгляд Риггса и киваю.
– Да.
Я разворачиваюсь на каблуках и направляюсь обратно, туда, откуда пришла. У меня болит в груди, и слезы жгут глаза. Комок в горле ощущается как огромный валун.
Я захожу в свой кабинет в гостиничном номере, нуждаясь в минутной передышке.
Хотя бы на секунду, чтобы написать Риггсу и все объяснить.
Но я вздрагиваю, когда отрываю взгляд от телефона и вижу, что отец сидит за моим столом. Его голова наклонена в сторону, а взгляд прикован ко мне.
– Что такое? – спрашиваю я осторожно.
Он долго молчит, и от этого по моему животу распространяется неприятное чувство.
– Трудно иметь дело с работниками, когда они становятся друзьями, не так ли?
Я смотрю на него, моргая, как будто это поможет быстрее понять смысл его слов.
– Ты подставил меня. – В моем голосе обида и недоверие.
– Нет. Просто тебе важно понять, что это, прежде всего, бизнес. Мы кормим семьи, создаем рабочие места, даем людям возможность отвлечься от повседневной рутины. Я научился этому на собственном опыте. Я потерял много друзей, потому что они не могли отделить работу от личной жизни.
– Ты решил, что я дружу с Риггсом, и захотел этому помешать?