– Ты знаешь меня настоящую, знаешь, что я не самый приятный человек по характеру, но это не мешает тебе быть рядом половину моей жизни. Если ты можешь принять меня такой, какая я есть, то и я смогу, а остальные пусть идут к черту, верно?

– Именно это я и пытался вбить тебе в голову все это время.

Приблизившись, Сойер накрывает мои щеки ладонями и целует. Встав на цыпочки, я цепляюсь за его плечи и отвечаю на поцелуй, который ощущается как первый. Трепет наполняет меня, отчего я словно парю над землей. От Сойера пахнет машинным воском и вишней, его пальцы зарываются в мои волосы, а губы движутся уверенно и нежно.

Когда он прерывает поцелуй и чуть отстраняется, я едва сдерживаю недовольный стон.

– Не хочешь прокатиться?

Глянув в сторону «Доджа», я киваю. Сойер открывает передо мной дверцу, приглашая присесть. В салоне пахнет машинным маслом и кожей.

Сквозь лобовое стекло я наблюдаю, как Сойер жмет на настенную кнопку, поднимая роллетные ворота.

Когда он садится рядом и заводит двигатель, я радостно взвизгиваю, потому что все действительно работает. Поверить не могу, что они вместе с папой оживили машину, которая несколько месяцев назад была полумертвым куском металла. Это все равно что наблюдать за пациентом, который после операции вышел из комы и начал бегать, хотя все твердили, что он парализован на всю жизнь.

– Неужели ты правда продашь ее? – с грустью спрашиваю я, проводя пальцами по приборной панели.

В ответ Сойер коротко кивает:

– Это инвестиция в будущее. Но знаешь, когда я смотрю на эти полоски жуткого цвета, становится уже не так грустно от того, что мы с ней больше не увидимся.

Мне хочется наигранно обидеться, но, когда машина трогается с места, я способна испытывать лишь чистый восторг.

Глава 29

Глава 29

На следующее утро я спускаюсь на кухню в боевом настроении. Сначала фреш из яблока и сельдерея, а потом месть бывшему.

Как только я собираюсь сделать первый глоток фреша, на кухню заходит Фелисити, и у меня немного падает настроение. Из-за предстоящего зимнего бала я села на диету, чтобы платье идеально подошло по фигуре, и этот утренний фреш – мой единственный прием пищи до самого ланча, а вид зареванного лица Фелис портит весь аппетит. Где-то внутри начинает зудеть дурацкое чувство жалости.

Когда я делаю глоток, Фелис вдруг всхлипывает и стирает ладонью капнувшие на столешницу слезы.

– Райли, можно тебя спросить?

– Не уверена, что отвечу без сарказма.

– Почему девочки такие жестокие?